Подводная экспедиция

Я впервые увидел своего дядю, Стюарта Идена, когда мне было всего десять лет от роду.

Он пришел в тот дом в Нью-Лондоне, где с давних пор жила наша семья. Наша старая домоправительница, в единственном числе представлявшая всех моих родных и близких, заранее предупредила меня о его приходе. Но она не рассказала мне, как этот человек выглядит.

Я стоял на веранде и смотрел, как дядя неровной походкой прохаживается по аллее. Это был бледнолицый гигант с бронзово-рыжей бородой, слегка прихрамывающий после давнего ранения.

– Значит, ты – Джим? – спросил он, отыскав меня, и почесал затылок.

Больше он не сказал ничего. Я думаю, он не очень много знал о десятилетних детях и предполагал, что я рассмеюсь или спрячусь за дверью, как только дядя покажется на пороге. Скорее всего, он думал, что, если потрепать меня по голове или просто взять за руку, я разревусь, – впрочем, я был недалек от этого! Я стоял перед ним один-одинешенек, покинутый даже домоправительницей, оставшейся где-то далеко за моей спиной.

Но мой дядя предпочитал не испытывать судьбу, потому что у него не было времени утирать детские слезы.

Он поставил на пол свой потертый портфель из акульей кожи и посмотрел на часы. Это был его самый характерный жест. В тот день он смотрел на часы, наверное, целых сто раз. При этом каждый раз хмурился, словно стрелки двигались быстрее, чем он рассчитывал, а минуты растворялись где-то в вечности до того, как он хотел ими воспользоваться.

– Пойдем, – прокурлыкал он своим мягким голосом. Потом взял меня за руку и повел вниз по ступенькам – но не так, как обычно взрослый ведет ребенка, а так, как один товарищ по играм сопровождает другого.

Я отпрянул назад и неуверенно спросил:

– А что скажет миссис Флаэрти?

Домоправительница не разрешала мне уходить из дома одному с тех самых пор, когда нашла меня в безвыходном положении – под самодельным водолазным колоколом на дне нашего озера – и вызвала пожарных, которые вызволили меня.

– Забудь про миссис Флаэрти, – сказал дядя насмешливым, теплым голосом. – Теперь, Джим, ты мужчина. Мы, мужчины, имеем полное право уходить вместе по делам, никого не предупреждая.

Все еще беспокоясь, я последовал за ним. Сомнения исчезли, когда краем глаза я увидел пристально смотревшую на нас из-за занавески миссис Флаэрти. Она прикладывала к глазам платок, но на ее губах была улыбка. Бедная миссис Флаэрти! Она слишком бережно относилась к памяти моей матери, чтобы даже в мыслях решиться занять ее место – и все же она не могла не думать обо мне как о своем сыне.

Да, это был знаменательный день!

Мы с дядей сели в поезд огромной скоростной монорельсовой дороги и проехались вдоль побережья. Я смотрел во все глаза на парк с аттракционами, мимо которого мы проезжали, но дядя решительно покачал головой.

– Нет, Джим, – прокурлыкал он. – Карусели и русские горки – это не для мужчин. А ты сегодня должен вести себя как мужчина. Сейчас ты увидишь кое-что такое, чего прежде никогда не видел.

В тот день дядя показал мне море.

Но разве я не видел его раньше?

Оказывается, не видел. Несмотря на то что каждое утро из своего окна наблюдал за белыми барашками бурунов или синевато-серой полоской набегающего шквала по всему горизонту. Несмотря на многие и многие часы, которые провел с отцом на кэт-боте.

В этот день мой дядя, Стюарт Иден, показал мне, что такое настоящее море. Мы сидели с ним на молу, наблюдая, как кружат над водой чайки, как длинные, с низкой осадкой, обтекаемые грузовые субмарины рассекают волны. Позади нас на берег накатывался прибой. Дядя рассказывал. Он говорил мне о странных и удивительных вещах. Он объяснял мне, почему море было его жизнью – и как оно могло стать жизнью для меня.

Мой дядя показал мне великую стихию во всей ее полноте – весь огромный целостный мир бездонных глубин, морских хребтов, подводных поселений и непроходимых лесов из водорослей, о которых мы, «сухопутные крысы», имеем лишь самое приблизительное представление. Мой дядя был человеком, приобщенным к этим тайнам. Он посвятил всю свою жизнь диковинам, скрывающимся на морском дне. И в этот день на каменистом побережье Коннектикута я начал понимать почему.

Солнце стояло низко за нашей спиной. Дядя неожиданно замолчал – не из-за того, что ему больше не хотелось рассказывать, а мне слушать, а просто потому, что за один день невозможно рассказать всю историю моря. Море – это нечто такое, что каждый человек открывает для себя сам. Морем надо жить, и этого не выразишь никакими словами.

Дядя снова посмотрел на часы все с тем же серьезным, почти обеспокоенным видом, вздохнул и положил руку мне на плечо.

– Это целый мир, Джим, – сказал он. – И мне надо возвращаться туда. Мне хотелось бы еще побыть с тобой, получше узнать тебя. Но сегодня вечером я уезжаю.

Я выпрямился, – чтобы казаться выше и взрослее, чем я был на самом деле.

– Дядя Стюарт! – сказал я басом, стараясь придать своему голосу солидность. – Возьмите меня с собой!

Он не улыбнулся и не потрепал меня по голове.

– Нет, Джим, – спокойно ответил он. – Поверь мне, я так бы и поступил, если бы это было возможно. Но сейчас это не станет для тебя подарком судьбы. Жизнь в подводных городах – нелегкая штука, Джим. Тебе там не место – по крайней мере пока. Придется закончить школу, а потом уже серьезно думать о море.

Его рука ободряюще сжала мое плечо. Он помычал минуту и потом продолжил:

– Но время идет, Джим. Конечно, не очень быстро, я не стану тебя обманывать. Время будет идти очень, очень медленно. Когда знаешь, что в глубине моря тебя ждут сверкающие подводные города, очень нелегко сидеть в классе, слушать учителей и зубрить уроки. Но в этой жизни есть трудные дела, от которых мы не можем увильнуть. Твой отец…

На мгновение он замолчал и посмотрел в сторону, а потом как-то необычайно тихо заговорил:

– Твой отец был славным парнем, Джим. Если бы не один скверный случай и не один скверный человек, сегодня рядом с тобой был бы он, а не я. – Дядя сокрушенно покачал головой. – Но ненавидеть кого бы то ни было не стоит, Джим.

Он говорил очень мягко, клокочущие звуки исчезли из его голоса.

– Некоторые люди искушают нас, пытаясь вызвать ненависть. С этим искушением трудно бороться.

– Вы имеете в виду мистера Хэллэма Сперри? – встрепенулся я.