Подводная одиссея. "Северянка" штурмует океан
Шрифт:
Неоднократно среди «отдыхающих» сельдей встречались отдельные экземпляры рыбы, которую относят к семейству тресковых. Эта рыба не имеет русского названия, а воспроизведение ее латинского наименования по–русски будет звучать так: путассу. Она имеет низкое вытянутое серебристое тело длиной 25—30 сантиметров. Спина путассу голубовато–серая, брюшко бело–молочное. По всему телу разбросаны черновато–коричневые пятнышки. Запомнились непропорционально большие глаза и выдающаяся вперед нижняя челюсть — совсем как у щуки. Путассу также пребывали в оцепенении, а когда наступала утренняя пора, они по сравнению с сельдью «просыпались» менее охотно и более вяло уходили от света.
Прибор, позволяющий лодке без хода висеть на заданной
Сельдь по–прежнему встречается рассеянными негустыми облаками: рыба от рыбы отстоит на метры и на десятки метров. Проверить, какой улов можно собрать с этого рыбного поля, мы, к сожалению, не можем, так как «Месяцев» пока не найден. Утром сельдь «просыпается», уходит все резвее и резвее, а затем погружается на большую глубину. Мы обратили внимание, что с утренним опусканием сельди резко сокращается количество планктонных организмов в верхних слоях воды. Планктон и сельдь совершали вертикальную миграцию почти одновременно.
Постепенно многое становится понятным. Рыбаки сельдяной флотилии считают, что шторм разогнал рыбу. Такое суждение неверно. Оно возникает потому, что их эхолоты ничего не показывают. Во время шторма и несколько дней после него весь верхний слой воды от поверхности до 40—50 метров вглубь предельно аэрирован. Большая насыщенность воды пузырьками воздуха в этом слое создает непреодолимую преграду для излучаемой эхолотами ультразвуковой энергии, и она затухает, не дойдя до скоплений рыбы. А под водой, там, куда шторм не может донести свой «сквозняк», в мире тишины, лодка без помех обнаруживает сельдь. На лодке здесь можно спокойно производить наблюдения и необходимые измерения. Открытие таких качеств у «Северянки» говорило о больших перспективах, открывающихся в будущем перед наукой, промыслом и подводными лодками.
К обеду снова всплываем для зарядки аккумуляторной батареи. Наши мощные подводные светильники — эта непредвиденная роскошь для подводной лодки — съедают за ночь много киловатт–часов электроэнергии, и дневное всплытие для пополнения энергозапасов становится обязательным пунктом распорядка дня. И снова хмурое небо, и качка, выбивающая всех из колеи. Над водой эхолот сразу же перестает записывать рыбу.
Сквозь синюю дымку полярного дня все чаще проблескивают желтые огоньки рыболовных судов. Мы обходим их издалека. А вдруг они стоят с выметанными дрифтерными сетями? Тогда, пожалуй, скоро и не выпутаешься.
На тесном мостике лихорадочно курят по два–три человека. Лихорадочно потому, что их пронизывает студеный северный ветер, и еще потому, что надо спешить, так как внизу ждут своей очереди десятки товарищей.
Сегодня десятый день пребывания в море, впереди еще недели плавания в океане. Для поднятия духа и расширения кругозора экипажа замполит Бугреев упросил доктора Зуихина выступить по корабельному радио с лекцией о долголетии. Лектор полтора часа внушал слушателям, что в основе человеческого долголетия лежит умеренность во всем. Матросы за обильным, как всегда, ужином дружно шутили: «Нажимай, пока не поздно — теперь еды будут давать меньше…» К ночи Бугреев организовал вторую лекцию. На этот раз выступал я и рассказывал в микрофон об истории подводных исследований и их широких перспективах в самом ближайшем будущем. Памятуя о реакции слушателей на предыдущую лекцию, я говорил минут тридцать, а затем, чтобы не отрывать теорию от практики, прошел в центральный пост и дал команду погружаться.
И снова тишина Царство тишины. На цоканье эхолотов не обращаешь внимания, оно как бы отфильтровывается. Медленно и беззвучно подводная лодка — тонкая игла — прошивает необъятный водный массив, то вспыхивая сказочным сиянием, то погружаясь во мрак.
Сегодня мы все внимание сосредоточили на реакции сельди на свет. Установившееся в быту мнение, что рыба идет на свет, справедливо не для каждой пресноводной рыбы, а тем более для морской. Правда, особенность каспийской кильки скапливаться возле источника света позволила применить на Каспии в промышленных масштабах совершенно новый вид лова, при котором не нужны сети и физические усилия рыбаков. Скопления кильки, собравшейся у источников света, по толстому резиновому шлангу перекачивают на борт судна мощным насосом, получившим специальное название — рыбонасос.
Но то килька. А наша сельдь, как мы установили, относится к свету иначе: во–первых, всегда отрицательно; во–вторых, в течение ночи по–разному. Выяснить это нам помог стабилизатор глубины, обеспечивавший неподвижное положение «Северянки» на нужном горизонте. Как только лодка замирала на месте, наблюдаемая в иллюминаторы сельдь постепенно исчезала с глаз долой, но эхолот записывал ее недалеко от подводной лодки. Тогда мы выключали свет. Эхолоты показывали, что примерно через десять минут сельдь вновь приближалась. Включение света... и опять медленное исчезновение сельди. Со второй половины ночи, часов с двух–трех, включение света вызывало исчезновение эхозаписей, а следовательно, и рыбы вокруг лодки через одну–полторы минуты. При выключении ламп сельдь появлялась уже через пять минут. Под утро она стала совсем чуткой. В восемь утра при включении прожекторов и сельдь, и показания эхолотов исчезали мгновенно, а в темноте возвращались снова всего лишь через минуту после выключения света. Это без хода. На ходу мы просто ««наезжали» на замешкавшуюся сельдь самым бесцеремонным образом — очевидно, так же, как настигает рыбу разноглубинный трал.
Теперь мы уверенно могли заявить, что зимнюю атлантическую сельдь на свет не приманишь, и если требуется разрабатывать новые виды лова, то надо искать какие-то другие способы привлечения рыбы. Об одном таком способе мы поговорим позже.
Две недели продолжались подводные наблюдения за сельдью. Они позволили накопить новый научный материал и сделать важные выводы. Мы не жалели, что вокруг нас была суровая и совсем не романтическая действительность с прозаическим предметом исследований — сельдью — на первом плане. Конечно, мы с удовольствием посмотрели бы на акул, осьминогов или гигантских кальмаров, но, как водится, это дело не столь уже далекого будущего, и они от нас не уйдут…
ДНЕМ И НОЧЬЮ
Шторм слегка утих. В полдень на край неспокойного моря выкатывалось солнце, и каждые четыре часа сменялись верхние вахтенные на мостике. Но наступили дни, когда вахту стояли по два часа и даже по часу. Понизилась температура, и стал холоднее ветер — неподдельный, полярный, обжигающий; на ограждении мостика, на поручнях и на мокрой одежде вахтенных появилась ледяная корка. В концу вахты на капюшонах меховых курток нарастали настоящие ледяные глыбы, но в этот момент приходила смена, чтобы через два часа выглядеть так же. Перед погружением все ограждение рубки превращалось в миниатюрный айсберг.