Подземная Москва
Шрифт:
Глава шестая
"БУРЖУАЗНЫЙ РЯДОК" НА СУХАРЕВКЕ
Но в тот день стряслись еще некоторые события, во многом изменившие первоначальный план. До сих пор неизвестно, когда иностранцы напали на след подземного Кремля: в субботу ли ночью или воскресенье утром? Но в воскресенье утром видели, однако, "негодяя", с видом туриста расхаживающего по Сухаревскому рынку.
Пожалуй, он просто с любопытством наблюдал картинки московского торжища.
Он постоял в шапочном ряду, где молодцы примеривали шапки, а пока примеривали, исчез картуз у того, кому примеривали. В обжорном ряду шипела на сковородах яичница, брызгаясь горячим салом на руки и даже на носы неосторожных прохожих; с треском, словно живые, подскакивали на сковородках пироги и котлеты; мужчина лет сорока, в фуражке инженерного ведомства, время от времени говорил замогильным басом: "Вот дули!" Под ногами шныряли мальчишки, на ходу залезая в карманы; солнце пропекало затылок; на мясных палатках, над открытыми, словно кошели, мешками с мукой, с сахаром, с подсолнухами кружились зеленоватые облака мух. Тут можно купить все: от подтяжек, снятых с плеч тут же, до мотоцикла. Гребенки, пиджаки, вывороченные в пятый раз, дуделки для детей, диваны с подштопанными боками, зеркальные шкапы, отражающие удивительные рожи, и ужасающее количество сапог. Сапоги носили на руках, их примеривали, постукивали по подошвам, любовно поплевывали на голенища и расходились, не сойдясь в гривеннике.
По правую сторону трамвая, фыркающим комодом налезавшего на эту разношапочную, разномастную, орущую и жующую толпу, находился замечательный "буржуазный рядок". Тут толпились бывшие полковники в серых, протертых по швам шинелях, дамы в бархатных когда-то тальмах, бывший присяжный поверенный и бывший вице-губернатор Вово, сильно постаревший за эти "роковые десять лет", но так и не научившийся выговаривать букву "р", Зизи, Мими, княжна Анна Львовна, помните, та самая, что в Благородном… Они торговали остатками саков и мехов, дедушкиными подарками, чернильницами с амурами, из которых нельзя писать, раздробленными несессерами, ножичками для рыбы, стенным бра-хламом, который остался от голодных лет да так и не пригодился. Тут же по сходной цене предлагали бюстгальтеры, духи "Лориган Коти", в которых на чаю плавали две капли настоящих духов, цветные наколки для волос, плюшевые альбомы, будильники с музыкой, виды Кавказа и мундштуки.
– Майн герр,-сказала по-немецки дама с заботливо увязанным флюсом-на Сухаревке ее звали "барыня Брандадым",-не обратите ли вы внимание на этот великолепный кальян, вывезенный покойным мужем из Константинополя?
Конечно, это была "дама из общества". "Негодяй" догадался по породистому носу, тонким, как мундштуки кальяна, рукам и отличному выговору на чужом языке. Он взял в руки мундштук и для чего-то поглядел в дырочку. Кальян он раньше не видел, но, черт его знает, по какой надобности покупаются иногда вещи?
– Мой муж почти не употреблял его. Я помню, когда мы шли по Пера в Константинополе…
У "барыни Брандадым" обозначилась слеза и повисла на просаленных заячьих ушках платка. Ко всему тому ее беспокоил флюс. Но она отлично разбиралась в психологии покупателя. И когда тот, повертев мундштук, в нерешительности протянул его обратно, она "прикрыла" козырным тузом:
– Я-урожденная Дурново и по мужу княгиня Оболенская… За весь этот прибор, излюбленную вещь покойного князя, я прошу только меру картошки…
– Меггу кагтошки,-подтвердил Вово. Правда, он был пьян,-"с этой революцией Вово совсем опустился",- но, смерив взглядом туристский костюм "негодяя" и его швейцарские "котлетки", Вово добавил в точку: – Не скупитесь, ггаф…
Кальян был куплен. "Негодяй" остался джентльменом до конца. Впрочем, он тут ничем не рисковал. Он повел даму по зеленному ряду, в котором, словно снесшиеся куры, орали торговцы.
– Вот пимадоры! Крымские пимадоры!
– Агурцы! Агурцы!
– Редису не прикажете?
"Барыня Брандадым" приторговала меру картофеля и, пока ее ссыпали в подштопанную старым носком плетенку, спросила с томностью:
– Вы иностранец?
– Иностранец,- подтвердил "негодяй".
– Вероятно, вы немец?-продолжала догадываться дама.-В наше время так редко приходится беседовать с настоящими людьми.
– Нет, я из Женевы! Из самой Женевы!
– Ах. я так живо помню это очаровательное озеро… Когда мы с мужем…-вы знаете: я-Дурново, а по мужу княгиня Оболенская…- были в Швейцарии, мы так любили вечером поехать на лодке… И этот звон женевских костелов в хрустальном воздухе…
– Удивительный звон!-согласился "негодяй".
– Такого звона я не слышала во всем мире,- с восторгом перебила дама…- Насыпьте еще четверку… Нет-нет, вот из этого мешка… Эти "нувориши" всегда подсунут самую гниль… В этом звоне есть что-то баховское, вы не находите?
– О да!.. Он очень напоминает мендельсоновскую "Песню без слов"…
Картошка была насыпана, когда дама спросила вполголоса:
– Зачем же вы приехали в эту ужасную страну?
– Я – концессионер. Я приехал прокладывать московский метрополитен…
Как говорится: рыбак рыбака видит издалека. Двадцать минут спустя "барыня Брандадым" ехала с "негодяем" на извозчике, и "негодяй" вежливо поддерживал ее под локоток.
Глава седьмая
УСЛОВИЯ "БАРЫНИ БРАНДАДЫМ"
Извозчик остановился у оранжеватого домика на Никитской, и приехавшие стали подниматься на лестницу. На ней по-прежнему омерзительно пахло кошками, ступеньки жалобно скулили под ногой, в полумраке "негодяй" едва не споткнулся о ванну.
– Вы видите, как я живу,- сказала "барыня Брандадым" страдальческим голосом,- все эти ванны, кошки и дрова способны задушить живую человеческую душу.
– Я вас вполне понимаю,- в тон ей отвечал "негодяй", протаскивая картошку в комнату. И дверь за ними захлопнулась на замок.
"Негодяй" плюхнулся на диванчик и сказал:
– Княгиня, счастливая случайность свела нас сегодня на этом ужасном Сухаревском рынке… Дело, ради которого мы приехали сюда, огромной, почти непередаваемой простыми человеческими словами, важности… Оно может не только обогатить вас, оно может… Словом, оно может доставить вам возможность забыть о существовании Сухаревки!..