Поджигатель
Шрифт:
– Родители не могут отключить беспокойство, которое у них появляется сразу после известия, что они таковыми станут, – философски заметил отец.
Ирина услышала волнение в его голосе. Она потянулась через стол, чтобы быстро сжать его руку, а затем отстранилась. Это была та ласка, которую Барков мог принять на публике.
– Ты не можешь защитить меня от всего. Я уже взрослая.
– Я даже не мог защитить тебя, когда ты была ребёнком, – отец выглядел так, словно сказал что-то, чего не хотел. Это было удивительно.
И
– О чём ты говоришь?
Прежде чем отец успел ответить, подошёл официант с закусками. Барков допил свой бокал и попросил ещё один. Он попробовал суп, и дочь уже собиралась задать свой вопрос, когда он сказал:
– Ты помнишь, почему начала танцевать?
– Да, я сломала лодыжку, и после того как сняли гипс, доктор решил, что это хороший способ набраться сил.
– Ты помнишь, как сломала лодыжку?
– Я споткнулась и упала с лестницы.
– Не совсем так, – сказал отец.
Ирина не помнила многих деталей того дня, всегда полагая, что травма повлияла на её память. В основном это были вспышки и образы первых дней, когда она пыталась смириться с гипсом. Мама устроила для неё спальню в гостиной, так что ей не пришлось подниматься наверх. Ирине нравилось, как весело и необычно это было.
– Мама сказала, что я бежала по коридору, споткнулась и упала.
– Я уверен, что она так и сказала, но это не вся правда. В твоём несчастном случае виноват я.
Ирина, собираясь съесть ложку салата, отложила её и откинулась в кресле. Сердце заколотилось.
– Почему это ты виноват?
– Ты никогда не знала его. Но я вырос с отцом, у которого был ужасный характер. Он напивался и бил нас с матерью. Я поклялся, что не поступлю так со своей семьёй, и ни разу не ударил ни тебя, ни твою мать.
– Но как же крики?
Барков покачал головой.
– Я не мог остановить это. Твоя мама пыталась скрыть их от тебя, следила, чтобы двери были закрыты, но не всегда срабатывало. Во время одной из наших ссор ты пришла в нашу спальню. Я повысил голос. Твоя мама закричала в ответ. Ты испугалась и начала плакать. Я разозлился и накричал на тебя. Ты выбежал из комнаты и поскользнулась на лестнице. Потеряла равновесие. Я никогда не забуду звук твоего крика и вид твоей лодыжки, когда она распухла. Ты не подпускала меня к себе, даже чтобы отнести в машину. Прошло много времени, прежде чем ты снова доверилась мне, и ты никогда не переставала расстраиваться, когда я кричал.
Ирина смахнула набежавшие на глаза слезы. Она не помнила этого происшествия, но, услышав эту историю, вспомнила, как отец пришёл к ней после падения, и она испуганно прижалась к матери. Это было одно из самых ранних воспоминаний. С того ли
– Я пообещал себе, что больше никогда не допущу этого, – Барков стукнул кулаком по столу.
Ирина удивилась, что не подпрыгнула.
– Если бы я мог уберечь тебя от боли, я бы это сделал. Именно поэтому заставил тебя выбирать между танцами и Тимофеем Соболевым. И почему хотел, чтобы ты осталась с Кириллом. Я думал, что один из них причинит тебе боль, а другой будет держать в безопасности.
– Ты перепутал мужчин, – сказала Ирина. – Есть лучшие способы показать кому-то, что он тебе небезразличен, чем контролировать его жизнь.
– Это было всё, что я смог придумать, – сказал отец, потирая рукой челюсть. – Может, это и неправильно, но это не значит, что я тебя не люблю. Надеюсь, ты это знаешь.
– Простите. Всё в порядке?
По замечанию официанта Ирина поняла, что никто из них не притронулся к первому блюду.
– Всё в порядке, – сказал Барков, его глаза по-прежнему были устремлены на Ирину.
– Могу я попросить подогреть ваш суп или принести другой?
Отец провёл рукой по воздуху.
– Нет, не нужно.
Подбородком он указал на Ирину:
– Ты будешь есть?
Ей было наплевать на салат.
– Уберите его, – сказала она.
Когда официант ушёл, судорожно сжимала салфетку и не знала, куда смотреть. Ей нужно было осмыслить последние несколько минут. Это было самое сильное проявление чувств со времени смерти её матери и самое откровенное, которое они когда-либо проявляли друг к другу.
Как будто на этой неделе требовались новые эмоциональные перепады.
Признание того, что она любит Тимофея, было чудесным, хотя и ошеломляющим. Честность отца была совсем другим откровением, и она не знала, как на это реагировать. Частично хотелось накричать на него за выбор, который он ей навязал, и за то, как с ней обращался. Часть её хотела плакать из-за потерянных лет эмоционального расстояния между ними, а другая часть испытывала облегчение от того, что немного лучше понимает глубинные проблемы.
Барков нарушил молчание.
– Ты сердишься на меня?
Ирина не знала, как долго она молчала, но заказанный ею лосось волшебным образом оказался перед ней.
– Я бы не сказала, что сержусь. У меня много чего вертится в голове, но в основном думаю, что мне грустно.
– Грустно?
– Да, потому что вместо того, чтобы доверять друг другу, мы действовали из страха. Ты боялся, что мне будет больно. Я боялась разозлить тебя. Не самая лучшая основа для отношений между отцом и дочерью.