Поджигатели (Книга 1)
Шрифт:
– Весьма патриотические образы.
– Я бывший старший ефрейтор... Как пиджачок?
– Вам не кажется, что проймы немного тянут? Видите, какая складка идет от них по спине.
– Ничего не стоит сделать так, чтобы они не тянули, - услужливо сказал Фельдман, снова вооружаясь мелом.
– Но я вам скажу: теперь, когда я встречаю на улице офицера, то сразу начинаю хромать на обе ноги. Точно мне на старые мозоли надели новые ботинки... Вам нравится такой лацкан? Фрау доктор, взгляните только, какой замечательный лацкан!
–
– Теперь вы, пожалуй, напрасно стали бы беспокоить рейхсвер, даже если бы загорелись желанием сделать военную карьеру!
– Скажите мне на милость, чем такой немец, как я, отличается от всякого другого? Мой дед и дед моего деда выросли здесь. Дедушка получил свою военную медаль под Седаном за то же, за что я свой "Железный крест" у Дуомона: за несколько стаканов своей крови. При всякой переписи мы писали в рубрике национальности "немец". Так почему же теперь я должен писать "иудей"?
– А вам это не нравится?
– Это уже стоило жизни моему мальчику...
– Портной отвернулся.
– Когда я вспоминаю, что с ним сделали на пароходе его же товарищи, такие же немецкие мальчики, как и он...
– Не совсем... не совсем такие же, господин Фельдман.
– Не бойтесь говорить со мною откровенно, господин доктор, как-никак мы с вами бывшие партийные коллеги.
Несколько мгновений Винер смотрел на портного, удивленно моргая, потом спросил с некоторым испугом:
– Что вы имеете в виду?
– Разве мы оба не старые социал-демократы?
Винер рассмеялся - громко и заливисто, схватившись руками за трясущийся живот.
– Ну и чудак же вы, Фельдман!
– задыхаясь от смеха, проговорил он. Можно подумать, что вы проспали несколько лет. "Мы с вами старые социал-демократы!" - и Винер снова рассмеялся.
– Разве я сказал что-то несуразное?
– спросил портной.
– Продолжив свою мысль, вы, чего доброго, еще назовете себя ближайшим родственником фюрера, поскольку "вы оба" происходите от Адама.
– Нет, господин доктор, этого родства я не ищу.
– Ага, вот тут-то и зарыта собака! Вы не ищете, а я был бы непрочь его найти.
– Я боюсь верить своим ушам!
– воскликнул Фельдман.
– Так прочистите их хорошенько, и я вам повторю: с тех пор как социал-демократическая партия Германии самораспустилась...
– Мы не самораспускались, доктор, мы рядовые члены. Это вы объявили нас распущенными, вы, руководство.
– К счастью, руководство действительно принадлежало нам, разумным людям, а не таким, как вы, милейший, - людям без прошлого и будущего, с одним сегодняшним днем.
– Я вас с трудом понимаю.
– А между тем это так просто: к власти пришли социалисты...
– Национал-социалисты!.. У вас поворачивается язык называть так этих разбойников?
– На вашем месте я не болтал
– Я знаю, они с удовольствием водрузили бы надо мною большой деревянный.
– Потому что вы ничего не понимаете в истории.
– Такую "историю" я отказываюсь понимать. Это плохая история, доктор.
– А мы считали тогда и считаем сейчас, что, уступив свое место национал-социалистам, поступили именно так, как требовали интересы немцев.
– Разумеется, - иронически произнес портной, - тех немцев, которые сидят в собственных виллах, немцев, которые, как вы, владеют заводами или универсальными магазинами, копями или пароходствами, - таких немцев!
– В вас говорит нехорошая зависть, Фельдман, зависть к вашим более удачливым и счастливым соотечественникам.
– Винер подумал и напыщенно добавил: - Германский народ одобрил наши действия.
– Народ?
– при этом вопросе Фельдман смешно сморщил лицо и покачал головой.
– Наши социал-демократические бонзы всегда смешивали эти два понятия - народ и обыватель.
– Не будем заниматься столь глубоким анализом, дражайший, - проворчал Винер, - сейчас не время!..
– Анализ? Какой уж тут нужен анализ!.. Разве это не ясно само собой: не будь я евреем и не откройся у меня глаза на правду только из-за того, что с меня хотят содрать шкуру, наши социал-демократические вожди, болячка их задави, и меня самого тоже передали бы нацистам по списку вместе с живым и мертвым инвентарем своей, извините за выражение, "партии".
– И это было бы куда полезнее для вас, чем противостоять теперь народу!
– Германский народ! Соотечественники! А два миллиона немцев, что сидят в концентрационных лагерях, - это не соотечественники? Четыре миллиона безработных, которые слоняются по очереди за плошкой супа, - это не такие же труженики, как мы все? Нет, господин доктор, наци - это совсем особая порода! Их нельзя мерить вот этим простым немецким метром...
– Вам следовало стать столь же необходимым государству, как, скажем, мой коллега доктор Хейнкель. Он уже почетный ариец!
– Самолетный фабрикант и портной - это же разница, - вздохнул Фельдман.
– Я тоже по-своему хотел стать необходимым. Для портных господа военные никогда не были выгодными заказчиками, - им всегда нужен кредит. Вы знаете старый стишок:
Ofizier, Herr Ofizier!
Goldcne Tressen.
Nichts zum fressen!*
______________
* Офицер, господин офицер! Галуны золотые, а жрать нечего!
И все-таки я взял двух военных клиентов. Один из них, генерал Гаусс, получил повышение и перешел к Бенедикту. Только потому, что тот берет двести марок за то, что у меня стоит двадцать. А второй, фон Шверер, довольствовался чаще переделками, а теперь взял да и уехал. И, говорят, надолго. Чуть ли не в Китай.