Поединок. Выпуск 13
Шрифт:
— Около тридцати человек. Но разбиты они на группы, по образу подпольных военных организаций, — сказал Мартынов.
— Меня удивили две вещи: жестокая расправа с милиционерами, что в общем-то не свойственно уголовникам, и эта военная организованность. Потом этот ростовский налетчик Витька Залетный. По описанию ему двадцать шесть-двадцать семь лет. А вот я о таком не слышал. Второе, на Юге мне удалось узнать, что для активизации уголовного подполья в Москву послан офицер добровольческой контрразведки. Кстати, начальник
— Так, — Манцев встал, — а как же святая идея?
— Дорогой Василий Николаевич, на фронте я не был. Но что делается в тылу у белых, видел предостаточно. Это очень напоминает мне самый расцвет распутинщины. Воровство, взяточничество, разврат, казнокрадство. Полное смещение нравственных критериев. Какие ризы! Какая идея! Пир во время чумы. Я думаю, что тыл полностью разложит белую армию. Появление этого Витьки в Москве не случайно.
— Безусловно, — Манцев закурил, — они думают, что активизация уголовников, блатной террор помогут контрреволюции, окопавшейся в Москве. Но ни у Прилукова, ни у его коллег этого не получится. Когда вы, Александр Петрович, сможете подключиться к работе?
— Так я уже подключился, как вы выражаетесь.
— Но дорога...
— Я еще не такой старый, мне еще сорок два.
— Одни говорят еще сорок два, а другие уже сорок два, — засмеялся Манцев.
— Я говорю — «еще».
— Вот и прекрасно.
За стеной Лапшин терзал граммофон. Он заводил его сразу после прихода домой. Особенно Лапшин любил романсы. Вообще Копытин заметил, что вся эта уголовная публика истерична и сентиментальна. Видимо, это и было оборотной стороной жестокости.
Завтра он решил брать квартиру Басова. Хватит, он сам начнет свою операцию.
Он знал Басова, знал и Васильева, вместе с Алексеем Климовым юнкерами бывали у них дома, одно время он даже пытался ухаживать за Катенькой Басовой.
Он вспоминал пасхальные праздники в большой и уютной квартире инженера, но впечатления были абстрактны. Будто не он, а кто-то другой приходил в этот дом, вкусно ел, немного пил, любовался милой, воспитанной барышней.
Он не знал и не хотел знать, что инженер Басов выполняет особое задание Совнаркома по обеспечению города электроэнергией. Что от его работы зависит тепло и свет в больницах, режим предприятий, выпечка хлеба и водопровод.
Копытин не знал этого. А если бы и знал, все равно не изменил бы своего решения.
Свет настольной лампы был тускловат. Электростанция Москвы работала плохо, не хватало топлива, поэтому инженер Басов, собираясь поработать, зажег свечи.
Он разложил на письменном столе чертежи.
За стеной дочка играла ноктюрн Скрябина. Чистая, немного холодноватая музыка звучала чуть слышно, приглушенная стеной.
За окном была ночь. Тревожная и опасная Москва. И дом Басова был словно корабль, плывущий сквозь эту ночь, наполненный уютом и музыкой.
Часы на камине пробили половину двенадцатого. Свет свечей падал на стекло шкафа, за которым тусклым золотым блеском отсвечивали кружки монет.
К дому Мереензее в Козицком подъехал закрытый «пежо». Из него вышли четверо в фуражках и кожаных тужурках и вошли в подъезд.
Басов работал. Музыка не мешала ему, а наоборот, подбадривала, как чашка крепкого кофе.
В прихожей коротко и требовательно зазвонил звонок.
Басов посмотрел на часы. Странно, кто бы это мог быть?
Он вышел в прихожую. Высокий, плотный, в домашней бархатной куртке.
— Кто там?
— Это квартира инженера Басова? — спросил голос за дверью.
— Да.
— Откройте, Борис Аверьянович, мы из ЧК.
Басов положил руку с массивным золотым перстнем на головку замка. Вспыхнул в тусклом свете синеватый камень с вырезанной на нем монограммой. Басов повернул замок. В прихожую вошли четверо.
— Товарищи чекисты, — начал Басов, — я работник Совнаркома, у меня есть... — он запнулся, с ужасом глядя на одного из вошедших. — Копытин... Виктор...
Он не успел договорить, Лапшин ударил его ножом.
А из гостиной доносилась музыка.
Копытин с двумя бандитами прошел в глубину квартиры.
Музыка смолкла.
— А-а-а!... Не надо... — закричал женский голос. Закричал и задохнулся криком. Словно рот зажали. Лапшин снял с пальца убитого перстень, вынул из жилетного кармана часы и отстегнул цепочку.
В глубине квартиры послышалась возня, слабый женский стон и срывающееся мужское бормотание. Лапшин усмехнулся и пошел в гостиную.
Данилов стоял в кабинете Басова. Комната была разгромлена, даже паркет взломан. Шкаф, в котором лежали монеты, разбит, и стекла противно хрустели под ногами.
Иван внимательно оглядывал комнату, тщетно стараясь найти что-нибудь похожее на след.
— Ну, что у вас? — спросил вошедший Бахтин.
— Не знаю.
— Вам надо учиться, юноша, сыскное дело, как и всякое иное, требует профессионализма.
Бахтин подошел к разбитому шкафу, достал лупу. Внимательно начал рассматривать осколки стекла.
— Ну вот. Есть отпечатки. Они вас пока не боятся и поэтому следят как пожелают. Понимают, что вы на заводе да в окопах курс криминалистики не изучали. Ну ничего, ничего... Позовите Мартынова, пожалуйста.
В коридоре санитары в старых тулупах укладывали на носилки труп Басова.
— Понимаешь, — Мартынов дернул фуражку за козырек, — его убили, дочь изнасиловали, думали, придушили, а она жива.
— Можно допросить?
— Думаю, через неделю, не раньше.