Поединок. Выпуск 3
Шрифт:
У меня пересохло в горле. Давно хочется пить. А колодец метрах в сорока. В конце улицы. Но я не могу больше рисковать, добравшись с такими трудностями до цели. А может, никакого риска в этом нет. Не знаю. Не имею опыта работы в тылу врага. И делаю одну ошибку за другой. Хватит ошибок. Люди сутками, случается, не пьют и не умирают. Терпение — лучший друг разведчика. Это мое собственное открытие, не вычитанное, не услышанное. Правильно оно или нет? «Правильно» — от слова «право».
Имел ли я право
Если рассуждать по-простому, то мы обязаны стоять друг за дружку, как на кулачной схватке. Сам погибай, а товарища выручай. Бежать — так вместе, под пули идти — тоже вместе. Это и есть братство. Это и есть плечом к плечу.
Но а с другой стороны... Я теперь не я. Не Димка Кравец — красноармеец второго отделения первого взвода третьей роты. А разведчик. И взял меня товарищ Каиров к себе не за красивые глаза, а по партийной рекомендации. И я обязан оправдать доверие. А война — она жестокая. Она без жертв, без риска, без мужества не бывает. И тут уж как кому повезет.
Успокаиваю я себя такими размышлениями... Вдруг вижу, возле колодца человек покачивается. Похоже, под хмельком. А мне воды хочется. Трудно передать как. И слежу я за этим человеком, точно в цирке за клоуном. И замечаю... Нет, быть не может. Микола Сгорихата — в разведке и вдруг пьяный. А если он прикидывается. Пьяный наверняка не вызовет подозрений у военного патруля и у контрразведки.
А возможно, мне мерещится. Внушил сам себе. И вот в каком-то забулдыге чудится Сгорихата.
Бочка за моей спиной покачнулась. Значит, налег на нее с силой. А пьяный поворачивается. И луна ему в лицо. Эх, была не была!
Засидел я ноги. Покалывает в икрах, когда иду к колодцу. Но теперь уже не сомневаюсь, что передо мной Сгорихата. В стеганом ватнике. Мятой кепке.
— Ты меня узнаешь, Микола? Это я, Кравец!
— С поручиком Кравцом не знаком.
— Нализался, чертяка. Голову тебе оторвать мало, Я себе все жилы вымотал, чтобы встретить тебя здесь.
— Говори спокойно, — просит Сгорихата и тихо стонет.
— Я от товарища Каирова. Он послал предупредить тебя, что явка на Святославской, восемь, провалена. Ею пользоваться нельзя. Но твое задание остается в силе. Уходим скорее отсюда.
Обнимаю его за плечи. На этот раз он стонет громко.
— Ранили меня, Кравец. Прострелили плечо левое. Кажется, ключица перебита..
— Дела... — растерянно произношу я.
Неторопливо идем к моему убежищу. Я поддерживаю Миколу за здоровый локоть. Но все равно при каждом шаге лицо его искажается от боли.
— За бочками в безопасности и обмозгуем, что делать. Я здесь уже часов шесть отсиживаюсь.
Помогаю Миколе опуститься на покрытую росой землю. Он прислоняется здоровым, правым плечом к бочке. Говорит:
— Попробуй стащить с меня ватник. Нужно бы хоть чем перевязать... А то я приляпал на рану шмоток рубашки.
Расстегиваю ватник. Осторожно тяну за рукав. Микола корчится от боли. Голова у него горячая. И сам словно прогретый солнцем.
— Слушай, — говорю, — кажется, не с того бока. Давай сначала с правой стороны потащим.
— Погоди, — вертит головой Микола. — Лучше о деле. А то, чего доброго, я еще отключусь.
— Что ты, — успокаиваю я. — Если сразу не убили, если на своих двоих топаешь, значит, рана несмертельная.
— Все верно. Да, кажись, крови много утекло.
Ощупываю ватник: липкий, набухший. Относительно крови Сгорихата не ошибается. Тихо, едва слышно произносит:
— При штабе Кубанской армии есть офицер контрразведки. Капитан Долинский.
— Знаю такого, — спокойно говорю я.
— Откуда? — встрепенулся Микола.
— В гостях у него был. Чай не пил, но в чулане, где раньше варенье хранилось, сидел.
— Ты проще мне объясняй. Не улавливаю я, когда шутки шуткуешь, а когда дело толкуешь.
— Задержали меня белые. Да я сбежал.
— Молодец, — прохрипел Сгорихата.
Помолчал, верно собираясь с мыслями. Потом сказал: — Его люди как собаки в меня вцепились. Едва ушел в перестрелке...
— Понятное дело.
— Вдруг со мной что случится... За все отвечаешь ты.
Сказав это, Микола точно избавился от тяжелой ноши. Вздохнул глубоко. И опять прислонился к бочке правым плечом:
— Есть еще один пароль. Про него Каиров ничего не говорил?
— Нет. Говорил лишь, что на Святославской явка недействительна.
Луна голубила бочки. И лицо Сгорихаты. И оно казалось неестественным, застывшим, как у покойника.
— Микола, ты чего... Не засыпай, Микола. Мы сейчас ватник стащим. И я перевяжу тебя...
— Огонька не найдется, мужики? — уловил я голос за своей спиной.
Их стояло трое. Мужчин. Двое поплотнее, солиднее. Третий молодой, с гармошкой под мышкой. Луна была за спинами пришельцев. И лица не были освещены настолько, чтобы по их выражению можно было определить, добрые или дурные намерения у этих людей.
— Есть, — ответил я. И вынул из кармана зажигалку.
Я говорил спокойно... Если они из деникинской контрразведки, нам с Миколой все равно не отбиться. Если же это просто люди, то, значит, у них есть сердца. И тогда... Можно будет разжиться горячей водой, чтобы промыть Миколе рану, попросить бинтов, а на худой конец чистых тряпок.
Седоволосый мужчина с коротким поперечным шрамом на лбу наклонился к огоньку, сжимая в губах толстую самокрутку. Выпустив струю дыма, он сказал, имея в виду зажигалку: