Поединок
Шрифт:
Вот тебе и доброволец-фронтовик?! Впрочем, пока это только догадка и предположение. Где он сейчас, этот «выходец из середняков и активный фронтовик», тоже никто не мог ответить. Моя командировка подходила к концу, пора было возвращаться в Москву.
В деревне я остановился у бабки Соломахи. Она занимала небольшую избу, доживая в ней свой, как она выразилась, «не в меру затянувшийся век». Приветливая, по-русски добрая и улыбчивая, она не знала, куда меня посадить и как мне угодить. Как-то, сидя за чаем, перед дорогой, она вдруг обратилась ко мне:
— Так ты,
— Соберем, бабуся, если остались живы. Обязательно соберем.
— А хто вас особливо интересует, может, я кого знаю?
Я назвал несколько фамилий. Среди них Александр Кузинков. Она задумалась, пошамкала беззубым ртом и, проглотив слюну, сказала:
— Матрос Санька… Кто же его не знал. Не забыла, чай. Бесшабашный был кулацкий-то сынок, не в манер Алешке, о нем, кажись, уже спрашивали… Еще чашечкой не побалуешься?
— С удовольствием. У вас очень вкусный чай. Выходит, не я один разыскиваю однополчан.
— Как же, пытались. Прошло, поди ж ты, немало лет… — ответила она, наливая в кружку крепкого, душистого чаю.
— Кто же это был? — насторожился я.
— Погорелец какой-то, их тут много тогда шастало. Так-то вот, касатик. А при фашистских супостатах-то, поди, нарядился в их одежду. Врать не буду, вроде худого за ним ничего не замечала, а там бес его знает. Кабыть, участвовал в облавах на партизан. Кто-то сказывал, мол, спасая какого-то партизана, сам за это пострадал. Поговаривали всякое… Да он тут и недолго шатался… Как же, помню Саньку. Так как, мой касатик, может, надумал еще по чашечке?
Больше старуха ничего толком не знала об Александре Кузинкове. Но кто-то его разыскивал? С какой целью? А главное, каким образом он попал в услужение к оккупантам и что он конкретно делал? Все это предстояло мне выяснить.
И вновь поиски.
Когда я доложил шефу обо всем, он некоторое время молча сидел за столом, о чем-то размышлял, потом встал и коротко сказал:
— Придется вам ехать в город Печору.
Я был удивлен этим решением, тут же спросил:
— Зачем?
— Вы же сами докладывали, что Виктор Васильевич Морозов, проживающий в Печоре, рекомендовал Кузинко на работу в морской порт. А если рекомендовал, стало быть, человек ему знаком. Не так ли?
А ведь шеф прав. И как я не сообразил…
После долгих поисков мне наконец удалось найти в городе Морозова. То, что узнал о нем, внушало доверие. Ветеран войны, не раз бывал в боях, дважды горел в танке на Курской дуге. Лицо у него обгорелое, с виду человек серьезный, хотя в разговоре был весел, умел пошутить. Но это я узнал потом.
Я вынул из кармана тужурки фотокарточки.
— Хотелось бы вам кое-что показать. Вот посмотрите на эту фотокарточку. Не могли бы вы подробно рассказать об этом человеке? Ведь вы, если не ошибаюсь, работали с ним в морском порту и давали ему рекомендацию.
— Я рад помочь вам, если это в моих силах, — сказал он, весело блестя глазами.
— Это гражданин Кузинко, — подсказал я. — Не могли бы рассказать о нем подробно?
— За
Я ждал. Почему он так долго рассматривает фотокарточку, как будто видит его впервые? Наконец он заговорил:
— Понимаете, какое дело. Как бы это вам сказать, чтобы не было обидно… — Он выдержал паузу, перевел дыхание, а затем продолжил: — Никакого Кузинко я не знаю. И тем более не давал ему рекомендации на работу в порт. — Виктор Васильевич отодвинул от себя фотокарточку.
У меня перехватило дыхание, словно получил удар в солнечное сплетение.
— И нечему здесь удивляться. Память меня еще не подводила…
Поблагодарив Виктора Васильевича за письменное подтверждение своих слов, я поспешил в Москву.
— Вижу, что-то важное привез, — улыбнулся шеф, когда я появился у него в кабинете.
— Вы даже не можете себе представить, Геннадий Иванович.
— Это не тот Кузинко? — прервал меня шеф.
— Точно.
— Вот тебе на! Называется, удивил. — И он молча передал мне ответ из архива Министерства обороны.
«Сообщаем, что по учетам, — прочел я, — рядовой Кузинков Алексей (а не Кузинко Александр, как указано в вашем запросе), 1915 года рождения, уроженец Калужской области, находился в частях действующей армии, имел ранение…» —
и далее шло перечисление подразделений, в составе которых он воевал на фронтах Отечественной войны.
— Выходит… это его родной брат…
— Выходит. Ладно. Потом поговорим, поезжай домой, отдохни. Вид у тебя, прямо скажем, усталый…
Жена встретила меня неласково.
— Кто такая Мартынова? — спросила она, глядя подозрительно мне в лицо.
— Какая Мартынова?! Не знаю такую. Давай поздороваемся, Нинуля!
— Не знаешь, а письма получаешь, — вместо приветствия отрезала она.
— Какие письма?! Какая Мартынова? — И тут я сообразил. — Давай сюда быстро письмо. Где оно?
Жена молча протянула мне письмо. Быстро вскрыл конверт, прочел:
«Уважаемый Владимир Николаевич! Я обещала Вам выяснить причину „странного“ поведения моей бабушки. Она у нас с характером, вы это почувствовали. У нас большое горе. Мы недавно похоронили дедушку. И ее состояние можно понять. А вообще-то она очень хороший и добрый человек. Вот что бабушка мне рассказала, когда вы ушли.
Бабушка была близко знакома с Исааком Гофманом. Вместе с ним училась, они дружили. Любили друг друга. Тем не менее родители Гофмана женили его на другой девушке. Но, несмотря на это, они продолжали встречаться вплоть до известного вам случая.
Бабушка показала мне фотографию Гофмана, его сестры Розы, рядом с нею и моя бабушка. Посылаю ее вам. Может, пригодится. Да, чуть не забыла. С сестрой Гофмана — Розой бабушка в ссоре, она была противницей их брака. Вот, пожалуй, и все. С уважением Мартынова».