Поэт и Русалка
Шрифт:
— Благодарствуйте, — ответил отставной прапорщик. — Мы уж как-нибудь в прежнем своем убогом состоянии перебедуем…
— Во-вторых… — произнес Байрон. — Во-вторых, что вы, сударь, подразумеваете под словами «в вашем положении»? Вы считаете, что я сейчас нахожусь в каком-то особенном положении?
— Вы изобличены…
— В чем? — с обаятельной улыбкой спросил Байрон. — В чем же, будьте так любезны объяснить?
Пушкин сердито сдвинул брови:
— Если не играть в слова, как вы это только что делали, не подлежит сомнению, что вы, милорд, — уже не человек…
— Не отрицаю. Ну и что? Неужели вы хотите меня уверить, что законы Российской империи запрещают появляться
— Вы не боитесь, что вас опознают? — спросил Пушкин, с неудовольствием ощущая, что инициатива ускользает из их рук.
— Ах, вы об этом… Глупости. Весь образованный мир, все те, кого это интересует, прекрасно знают, что лорд Байрон скончался в Греции от лихорадки и погребен в семейном склепе. Что до некоторого сходства… Британцы, как вы, может быть, слышали, чрезвычайно эксцентричный народ, и нет ничего удивительного — или противозаконного — в том, что некий земляк известного поэта под влиянием любви к его творчеству придал себе сходство со своим кумиром, тщательно скопировал внешний вид, прическу, манеры… Примеры бывали. Чудаков в Британии предостаточно, и мистер Гордон — один из них… — Он язвительно улыбнулся. — Не смею вам ничего запрещать. Наоборот, я прямо-таки настаиваю, чтобы вы повлекли меня к полицейским чиновникам, к судьям, обвинили громогласно в том, что я — не мистер Гордон, а покойный поэт Байрон, расхаживающий по земле в новом обличье. Что я дружу с джиннами, занимаюсь черной магией… Вы действительно готовы так поступить? Лет триста назад вы встретили бы живейшее понимание у властей, но сегодня, боюсь, любой судья отпустит меня с подобающими извинениями а вам мягко посоветует навестить доктора, специализирующегося на душевных болезнях… — Он коротко, трескуче рассмеялся. — У просвещенных и цивилизованных времен есть свои положительные стороны для таких, как я, вам не кажется?
— Оставьте, — уныло сказал Пушкин Красовскому, видя, что тот сунул руку за отворот фрака. — Вы же видели только что… Оружие на него действия не оказывает…
— Не мешайте человеку потешиться, — сказал Байрон с улыбкой. — Кстати, там, в сенях, от прежних хозяев остался топор, вилы, еще какое-то ржавое железо… Не желаете ли развлечься, господин Красовский? Весь дом и все, что в нем есть, — в вашем распоряжении. Что же вы смотрите на меня так зло, все трое? Я в чем-то перед вами виноват?
— Вы погубили моих друзей, теперь в этом нет никакого сомнения, — сказал Пушкин. — В Праге и Флоренции.
— У вас есть доказательства? Вы же не видели этого собственными глазами…
— Вы были в Вирджинии, когда там случилось это загадочное убийство, — сказал молодой американец. — Когда мистер Стайвесант был убит у себя в спальне ожившей статуей ландскнехта…
— Но вы же при этом не присутствовали, верно? — с непринужденной улыбкой сказал Байрон. — Насколько мне известно, полиция и суд пришли к выводу, что названного джентльмена убил его собственный камердинер. То, что ему удалось скрыться с помощью каких-то таинственных сообщников, не меняет дела.
— Хотите, я расскажу о вашей… затрудняюсь, как и назвать — хозяйке, повелительнице? — спросил Пушкин. — Во Флоренции она себя называла графиней де Белотти. Сейчас она именуется венгерской графиней Эльжебет Палоттаи и снимает дом на Миллионной…
— В самом деле? — поднял бровь Байрон.
— Она — джинн.
— Так что ж вы медлите? — театрально вскинул руки Байрон. — Исполните же свой гражданский долг, Александр Сергеевич, и вы, мой юный друг Эдгар Аллан! К судье, к полицмейстеру! Заявите под присягой, что в доме на Миллионной поселился джинн! Персонаж из «Тысячи и одной ночи»… генерал-губернатору! Немедленно!
Он с улыбкой наблюдал за собеседниками — невозмутимый, спокойный, уверенный в себе. Пушкин подумал с горечью, что этот субъект и в самом деле неуязвим в нынешние просвещенные времена — официальным порядком прижать его невозможно…
— Теперь вы видите, судари мои, сколь беспомощно выглядите? — спросил Байрон участливо. — А потому не вернуться ли нам к серьезному и подробному разговору о Мире Теней? Где вас готовы принять? Я расскажу вам, какие умения вы можете обрести, какие знания вам откроются…
— Подождите! — воскликнул По.
Он подался вперед, не сводя с Байрона горящего взгляда, весь словно бы светился внутренним воодушевлением…
— Да? — вежливо спросил Байрон.
— Вы хотите сказать, господин Принц Теней, что нынешнее положение сделало вас лучше, совершеннее?
— Вы и не представляете, насколько…
— Прекрасно, — сказал По, загадочно улыбаясь. — В таком случае… Вы были великим поэтом в той, прошлой жизни, я боготворил вас, учился у вас… Не логично ли будет предположить, что способности ваши стократ расцвели в этом вашем Мире Теней? Прочитайте мне какие-нибудь ваши новые стихи, сложенные уже после того, как… Только имейте в виду, что я знаю все, вами опубликованное… Ну что же вы? Это так просто — продекламировать пару строф… Что вам стоит? Убедите меня!
Повисло тяжелое молчание, которое в конце концов нарушил Пушкин, громко ударивший в ладоши.
— Браво, Эдгар! — воскликнул он. — В самую точку! Нечего ему декламировать! Потому что поэтический дар — от Бога, а от Бога эта сволочь отшатнулась… Кое-кто и в самом деле умер — великий поэт, а остался лишь дурацкий фокусник с набором нехитрых магических трюков! Что же вы молчите, сударь? Опровергните нас так, как предлагает этот джентльмен! Я уже не вижу улыбки, и рожа ваша далеко не так самодовольна… Медного гроша не стоит ваш Мир Теней, если он лишает человека того, что даровано Богом…
— А рожа-то покривилась! — злорадно вмешался Красовский. — Что, сударь, в точку?
— Вы плохо кончите, господа, — сказал Байрон уже без тени улыбки. — Я пытался обращаться с вами дружески и сделал все, что мог, чтобы найти взаимопонимание, я предлагал вам целый мир…
— Простите, очень уж там должно быть неуютно, — сказал Пушкин. — Так что мы, с вашего позволения, останемся там, где привычнее и уютнее…
— Интересно, с чего вы решили, что останетесь в нем? — тихо, уже совсем недобро поинтересовался Байрон.