Поэтика и семиотика русской литературы
Шрифт:
Именно неизбывная отстраненность приводит художника к ощущению если не всеобщей, то многое пронизывающей призрачности. В лекциях тютчевского спецкурса Ю. М. Лотман очень точно заметил, что поэт не ощущал себя живым на 100 %. Знаменательно в этом отношении выражение «как бы живой», отнесенное Тютчевым к себе («Опять стою я над Невой…»). Еще более показательно отодвинутое во времени вперед, в неопределенное будущее, но ощущаемое в настоящем, восприятие себя по аналогии со сценой из Гамлета в виде черепа когда-то знакомого человека, по сути, себя самого, но уже для себя и для всех чужого: «Я вижу, дочь моя, что мое бедное изображение навеяло на тебя грусть и меланхолию, и я невольно подумал о впечатлении, произведенном на Гамлета видом некоего черепа, когда-то хорошо знакомого ему и любимого им… Alas, poor Yorick. Именно так, дочь моя. Читая твое милое письмо, я почти готов был растрогаться над самим собой, но на это у меня недостает душевных сил… Вот что значит окончательно пережить себя…» (письмо Д. Ф. Тютчевой от 13/25 мая 1868 года) [281] .
280
То же, хотя и в ином временном выражении, мы обнаруживаем в стихотворении «Как птичка раннею зарей…»:
Хоть свежесть утренняя веет
В моих всклокоченных власах,
На мне, я чую, тяготеет
Вчерашний зной, вчерашний прах!.. (I, 65)
Слово «вчерашний» в контексте этого стихотворения утрачивает конкретику времяобозначения, порождая эффект темпорального бинокля, преобразующего далекое, прошедшее в близкое, в сиюминутное. Данное стихотворение тематически и образно перекликается со стихотворением «Бессонница», речь о коей идет и тут и там. Аналогичные представления, связанные с переживанием временных смещений, выражены и в стихотворении «На возвратном пути».
281
Тютчев Ф. И. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 231. Отзвук той же от/остраненности проявится у Тютчева через два года в письме А. Ф. Аксаковой от 3 апреля 1870 года: «Все эти планы, ежегодно возникающие у живых, производят странное впечатление, когда их встречаешь в переписке тех, которых уже нет <…> и именно так я вполне естественно рассматриваю свои собственные планы» (Там же. С. 244).
С учетом этого ракурса, думается, следует воспринимать стихотворение «Душа моя Элизиум теней…», а через него такие стихотворения, как «Из края в край, из града в град…», «Еще томлюсь тоской желаний…», «Есть и в моем страдальческом застое…» и многие другие, где тени и призраки, живущие в душе поэта, призываются им, на миг оплотняясь в воспоминаниях, коими поэт тяготится, не в силах, в то же время, отказаться от них.
Воспоминание у Тютчева есть своего рода темпоральная лига на нотах бытия, указывающая на нечленимость времени в триаде прошлое-настоящее-будущее, благодаря чему, скажем, в стихотворении «Я помню время золотое…» уже виртуально присутствует написанное через тридцать с лишним лет стихотворение «К. Б.» («Я встретил вас – и все былое…»), поскольку пролетающая тень жизни («И сладко жизни быстротечной // Над нами пролетала тень») несет в себе обе названные точки бытия [282] .
282
Подобное явление у Тютчева можно рассматривать как метафизическое основание той специфической черты его поэтики, которую Л. Я. Гинзбург связывает с особой, управляющей словом функцией контекста в тютчевской лирике. «Что такое миры поэта? – пишет Л. Я. Гинзбург – Это большой контекст его творчества, в котором рождаются индивидуальные ключевые слова – носители постоянных значений, владеющих всем этим смысловым строем. В лирике Тютчева эта творческая сила преображает традиционные формулы и придает нечаянным ассоциациям общезначимость. Попав в тютчевскую стихию, читатель живет уже по ее законам» (Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 103).
Следовательно, в лирике Тютчева воспоминание двунаправленно, обращено и в прошлое, и в будущее, которые равно, если говорить о пределах личной жизни поэта, населены для него тенями и призраками. Поэтому у Тютчева взаимосоотнесенными являются такие строки, как
О бедный призрак, немощный и смутный,Забытого, загадочного счастья! (I, 107)и
Увы, что нашего незнаньяИ беспомощней и грустней?Кто смеет молвить: до свиданьяЧрез бездну двух или трех дней? (I, 158)«Сумрак воспоминания» у Тютчева, следовательно, эквивалентен в своей призрачности сумраку пророчества, и это может показаться парадоксальным, если вспомнить, с каким жаром поэт говорил о своих исторических предвидениях. Но в этом, думается, и коренится его личная драма, связанная, кроме прочего, с пониманием чужести инобытийного, обитатели которого – духи (и – временно – души, думы, освобожденные сном) – знают все, но либо играют с человеком, либо, говоря на своем иноязыке, лишают его (человека) возможности понимания пророчеств. Тютчева манят тени и призраки как последний след ускользающего бытия, но и отторгают своей зыбкостью. Потому он, фактически, не доверяет ни миру видимому, осязаемому, мыслящему и мыслимому, ибо он призрачен перед инобытием («И, как виденье, внешний мир ушел…»), ни миру инобытийному, сумеречному, хоть в нем и сосредоточены ответы на вопросы бытия. Таким образом, мы не обнаруживаем у Тютчева того, что некоторые исследователи именуют «объективной реальностью», зеркальное отражение коей в сознании поэта порождает, якобы, образ тени [283] . Напротив, как мы видим, наличное бытие у Тютчева лишено объективности и потому населенность мира тенями и призраками делает у него любую точку отсчета – во времени ли, в пространстве физическом или метафизическом – моментом медиумическим, как медиумичен в отношениях с разными измерениями зримо и незримо сущего и сам поэт, всегда пребывающий «на пороге как бы двойного бытия».
283
Козлик И. В. В поэтическом мире Ф. И. Тютчева. Иваново-Франковск, 1997. С. 69—70.
Первые публикации
«Слово» читателя в творчестве Пушкина 30-х годов // Болдинские чтения. Горький, 1978.
Художественный образ и литературная модель (По произведениям Пушкина 30-х годов) // Болдинские чтения. Горький, 1980.
Слово в скобках в романе «Евгений Онегин» // Болдинские чтения. Горький, 1979.
Мотив пустыни в лирике Пушкина // Сюжет и мотив в контексте традиции. Новосибирск, 1998.
Сюжетная функция границы в трагедии «Борис Годунов» // Пушкин и время: Сб. статей. Томск, 2010.
Карта звездного неба в творчестве Пушкина // Болдинские чтения. Нижний Новгород, 2007.
О смысловых обертонах арзамасского прозвища Пушкина // Пушкинский сборник / Сост. И. Сурат, И. Лощилов. М.: Три Квадрата, 2005.
Тема безумия в произведениях второй болдинской осени (поэма «Медный всадник» и повесть «Пиковая дама») // Пушкинский сборник / Сост. И. Сурат, И. Лощилов. М.: Три Квадрата, 2005.
Еще раз о Томмазо Сгриччи и образе импровизатора в повести «Египетские ночи» // Болдинские чтения. Нижний Новгород, 2008.
Финалы микросюжетов в романе Пушкина «Евгений Онегин» // Поэтика финала: межвузовский сборник научных трудов. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2009.
Текст и его границы (к проблеме сверхтекста) // Сверхтексты в русской литературе. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2003.
Формирование флорентийского интерпретационного кода в русской поэзии XIX—XX веков // Сверхтексты в русской литературе. Новосибирск: Изд. НГПУ, 2003.
Семиотика границы в «сибирском тексте» русской литературы // Евроазиатский межкультурный диалог: «свое» и «чужое» в национальном самосознании культуры. Томск, 2007.
Семиотика ошибки в «городских» текстах русской литературы // Критика и семиотика. 2003. № 6.
Швейцария в художественной системе Достоевского (к проблеме формирования в русской литературе швейцарского интерпретационного кода) // Дискурсивность и художественность: К 60-летию Валерия Игоревича Тюпы. М., 2005.
Картографические образы в литературе // Материалы к Словарю сюжетов и мотивов русской литературы: Интерпретация текста: Сюжет и мотив. Вып. 4. Новосибирск, 2001. Понятие «занимательность» в русской эстетике и критике первой трети XIX века // Кормановские чтения. Вып. 7. Ижевск, 2008.
Функции курсива в русской прозе XIX века // Литературное произведение как целое и проблемы его анализа. Кемерово, 1979.
Sacra и inferno в художественном пространстве романов Ф. М. Достоевского // Ars interpretandi: Сб. статей к 75-летию проф. Ю. Н. Чумакова. Новосибирск, 1997.
Венецианские мотивы в творчестве Ф. М. Достоевского // Традиция и литературный процесс: К 60-летию Е. К. Ромодановской. Новосибирск, 1999.
Мотив воды в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» // Роль традиции в литературной жизни эпохи. Сюжеты и мотивы. Новосибирск, 1994.
Тактильные образы в лирике Тютчева // Ф. И. Тютчев: Грани поэтического мира. Новосибирск, 2007.
«На пороге как бы двойного бытия…»: Тени и призраки в лирике Тютчева // Russian Literature LVII (2005) Elsevier.