Поезд из Венеции
Шрифт:
А ведь он взялся учительствовать с такой радостью, с таким энтузиазмом!
– Все потеряно, дружище Боб! Пока мне только выразили порицание, но дальше будет хуже. Меня наверняка переведут в какую-нибудь провинциальную дыру, а потом предложат подать в отставку.
– Что же ты собираешься делать?
– Сам не знаю. Как-то не представляю себя в роли переводчика у «Кука» или портье в модном отеле. Но с моим образованием это единственное, что остается.
– Скажи, а немецким ты владеешь?
– Почти так же свободно, как английским.
– Надо мне поговорить с патроном.
– А что, по-твоему, я смогу делать на предприятии, выпускающем пластмассовые изделия?
– Ты не знаешь Боделена. Ведь сам-то он тоже не промышленник. Прежде был жестянщиком и понятия не имел о пластмассах. Ну а я кто? Художник, окончивший Школу изящных искусств. И разве это помешало патрону взять меня на работу? Вот я и рисую теперь тазы, ведра, зубные щетки, дорожные приборы и небьющиеся фляжки! Еще на прошлой неделе патрон жаловался, что никто в конторе не знает английского. «У этих проклятых янки, – сказал он, – более совершенные образцы, чем у нас. И они ежедневно изобретают все новые изделия из пластмасс. Если б кто-нибудь у нас мог разбираться в их каталогах…»
Этим и занимался теперь Кальмар. Все началось с каталогов «Сирс-Робак», «Мейси», «Думбелс» и других больших американских магазинов.
И Доминика и ее родители были твердо уверены, что он бросил лицей, чтобы зарабатывать больше денег.
– Я знаю, ты приносишь себя в жертву, Жюстен, мне и Жозе (Биба тогда еще не было на свете). Тебе не очень тяжело? Ты не пожалеешь?..
– Ну что ты, дорогая!
А теперь в чем придется ему убеждать жену? Он размышлял об этом, лежа в постели, в их супружеской постели, и чувствовал себя таким одиноким, потерянным – мысль о портфеле, набитом деньгами, который он небрежно бросил в шкафу у входной двери, неотступно преследовала его.
А что, если?..
Часть вторая
I
– Бедняжка Жюстен! Ты так плохо выглядишь! Надеюсь, ты регулярно питался у Этьена и там о тебе заботились?
Была суббота, они ехали с вокзала, и она то и дело окидывала его встревоженным взглядом.
– Ты не забывал принимать лекарство от печени?
Это началось уже давно, еще в ту пору, когда он в лицее затеял борьбу на износ с Мимуном. Больше всего его огорчило то, что он не видел для себя иного пути, кроме педагогической карьеры, и в то же время прекрасно понимал, что надолго его не хватит. Угнетенное состояние духа начало отражаться на его желудке. Уже в то время он лечился у доктора Боссона, ставшего впоследствии их семейным врачом.
Однако не Боссон заговорил о его печени, а Доминика:
– Вы не находите, доктор, что у Жюстена что-то с печенью?
Боссон никогда никому не возражал. Он только пожал плечами и пробормотал:
– Может быть, в какой-то степени…
Он прописал порошки, которые следовало принимать утром натощак и три раза в день после еды. Однако Жюстен месяцами о них забывал.
– Ты должен заняться своим здоровьем. У тебя желтеет лицо…
Как-то непривычно было видеть их снова – дочку, одетую теперь уже в платье, еще больше загоревшую после его отъезда, и Биба, который вдруг очень повзрослел.
На этот раз Жюстен чувствовал себя с ними стесненно. Да и они, особенно Доминика, смутно догадывались, что в нем произошла какая-то перемена.
– Ты часто уходил куда-нибудь по вечерам?
– Один-единственный раз, с Бобом.
– И поздно вернулся домой?
– В одиннадцать часов. А так – в десять я уже был в постели.
– А мадам Леонар каждый день приходила, как мы с ней условились?
– Полагаю, что да. Правда, мы с ней ни разу не виделись, но, когда я возвращался с работы, все было прибрано.
– На службе никаких неприятностей?
– Все в порядке.
Нужно было привыкать, как-то приноравливаться…
За эту неделю произошло множество мелких событий, но он не имел права о них говорить. Во вторник он купил в киоске на Елисейских Полях «Трибьюн де Лозанн», сунул ее в карман, зашел в бистро и, заказав аперитив, спустился в туалет, чтобы просмотреть газету. Слишком рискованно было читать швейцарскую газету у всех на виду – за всю свою жизнь он ведь пробыл в этой стране не более трех часов и не имел там ни родных, ни друзей.
В разделе происшествий ему бросилось в глаза нечто, заставившее его сердце забиться сильнее.
ИЗУРОДОВАННЫЙ ТРУП
В СИМПЛОНСКОМ ТУННЕЛЕ
В ночь с воскресенья на понедельник бригада путевых обходчиков в Симплонском туннеле сделала страшное открытие. В пяти километрах от Брига на путях были обнаружены чудовищно изуродованные останки пожилого мужчины, личность которого установить не удалось. Есть предположение, что погибший ехал в поезде, из-за темноты в туннеле ошибся дверью и, потеряв равновесие, упал на рельсы.
По Симплонскому туннелю в отпускное время, особенно по субботам и воскресеньям, проходит множество поездов, а потому на данной стадии расследования невозможно установить, в каком поезде ехал несчастный пассажир.
Никаких кричащих заголовков. Никаких гипербол, кроме слов «чудовищно изуродованные» и «несчастный пассажир». Одно из обычных происшествий. Возможно, о нем будут говорить, а может быть, и не будут.
Важно то, что незнакомец с венецианского поезда уже не явится к Жюстену и не потребует свой чемоданчик. Странно, что ничего не говорилось ни о его паспорте, ни о содержимом бумажника, если только злоумышленник или злоумышленники, прежде чем столкнуть его с поезда в темноту туннеля, не завладели документами жертвы.
Через две страницы другой заголовок тем же скромным шрифтом:
ЗАДУШЕНА ЛОЗАННСКАЯ МАНИКЮРША
В понедельник в конце дня портниха Жюльетта П., проживающая по улице Бюньон, вызвала полицию, так как ее встревожила тишина, царившая в соседней квартире.
Убедившись, что входная дверь не заперта, она приоткрыла ее и заметила в гостиной безжизненное тело соседки. Речь идет о девице Арлетте Штауб, уроженке Цюриха, много лет проживающей в нашем городе.
Арлетта Штауб была маникюршей и довольно долго работала в одном из наиболее известных лозаннских отелей, посещаемых иностранцами.