Поезд на Риддер

Картина Бытия. Самое большое от неё потрясение, что сама по себе она безлика. И только через наши органы чувств обретает звук, цвет, плоть. А главное, смысл. Картина Бытия, которая может очаровывать или тревожить, вызывает и вопросы. Те, что укладываются в рамках объяснений, считают решёнными. А прочие относят к категории «на то воля Божья».

Не всё так просто. Возьмём явление наших дней… Чтоб далеко не ходить, COVID-19. И перенесём в средние века. В контексте того времени категория «На то воля Божья» будет для него вполне удовлетворительна. А в нашем двадцать первом?.. Не работает, поскольку каждому известно его происхождение. Получается, без поправки либо в явлении, либо в формулировке никак не обойтись.

Высокие истины даны

Время течёт, изменяет жизнь, усложняя настолько, что старые философские учения уже не объясняют многих её сегодняшних замысловатостей, не поспевают за ними.

Духовные понятия, которые держат на себе христианство, ислам, буддизм, в историческом смысле уже просто раритеты.

Нужна новая точка зрения на окружающее. Иначе следующему поколению достанутся одни вопросы без ответов, что приведёт к новому кризису духовной культуры. Однажды так уже случилось. И чтобы это исправить, возникло движение «Новой эры», получившее название «Нью-эйдж». Движение больше интересное, чем полезное. Хотя, по сути, себя оно оправдало – дало сильный духовный толчок. В числе прочего на его волне поднялась и едва не захлестнула планету идеология «хиппи». Столько людей сделало счастливыми. Но, опять же, важная поправка: не работает эта идеология без наркотиков.

Нравственность, нравственность и ещё раз нравственность. Всё из неё выходит, и туда же всё возвращается. На что она опирается? На авторитет мировых конфессий… Ну, допустим. Теперь сопоставим образ жизни наших религиозных служителей с мудростью истин, которые они исповедуют. И как вам результат, почувствовали разницу? Ничего не поделаешь, но именно так они понимают: жить в ногу со временем.

Можно бесконечно оспаривать то одно, то другое. И, если опровергнуть всё, останется одно единственное, на чём держится суть вселенского порядка. По определению Клайва Льюиса, данному им в статье «Человек отменяется», название этому великое (точнее, величайшее) – ДАО.

«Определить ДАО заведомо невозможно. Это – суть мироздания; это – путь, по которому движется мир. Но это и путь, которым должен следовать человек, подражая порядку Вселенной».

Так оно и есть. То, что существует само по себе и доказывает себя тем, что в себе содержит, определить невозможно. Поскольку является пустотой.

ДАО – пустота, стало быть, его нельзя убить. Оно навсегда, ибо апеллирует категориями вечности, а не времени. Оно верно, так как ничему не противоречит.

Допустим, что мир именно туда и канет, куда он катится, возможно, тем всё и кончится, к чему идёт. Не важны причины, их множество: от растущего потребительского отношения до банальной глупости. Главное, когда проект «человек» сам себя отменит, должно быть что-то, от чего можно будет оттолкнуться очередной цивилизации, в следующей эре, в иных космических пределах или на другом материале, чем Homo sapiens.

Рэймонда Уикса разбудил упругий звук – позади хижины от ветра скрипела сосна. Он опрокинулся на спину и заложил руки за голову. Алое зарево пробивалось через дверные щели, утро стояло спокойное, и пахло обычной сыростью. В сумерках хижины угадывались каменный очаг с поблёскивающим начищенным таганком, низкий письменный стол, изготовленный таким образом, чтобы работать за ним можно было, сидя на пятках. Когда Рэймонд только построил здесь, на берегу, жилище, имущества у него было гораздо больше, как-никак, раньше он предполагал для себя иной образ жизни. Потом многие вещи начали выходить из употребления и, став пустым хламом, с течением лет все сгинули в зияющей на заднем дворе расщелине. Сегодня к указанным таганку и столу Рэймонд располагал кухонной посудой, кое-каким плотницким и землеобрабатывающим инструментом, кроме того, у него имелись несколько рыболовных сетей и небольшой запас одежды.

Рэймонд скатал футон – постель, состоящую из ватного одеяла и толстого тюфяка, – и приткнул в угол. Пройдя по неструганому полу, выглянул за дверь.

Перед ним простирался рассвеченный восходящим солнцем мир, в его глубине холодело сверкающее озеро. Хижина стояла над ним так высоко, что ни один весенний разлив не подходил к бревенчатым стенам ближе десяти-двенадцати футов. Вокруг громоздились горы, заросшие лесом.

Он спустился к воде, запрокинул лицо в небо и вдохнул весь без остатка этот остуженный туманом покой. И оставил его в себе. Раз за разом он брал его лёгкими и выдыхал в сердце. И понемногу природное естество растворило в нём всякое ощущение человеческой сути – плоти, разума, духа. Рэймонд сам стал светом, стал всем, на что свет изливался, энергия Рэймонда текла в каждом дереве, в каждой травинке. Сейчас только дыхание… как ни вздорно, но во время медитаций оно являлось единственной помехой полному согласию с окружающим миром. Вдох и выдох сотрясали это согласие, напоминая о человеческой телесности.

В глазах заколыхалось озеро, привязанная верёвкой к валуну стучалась в берег лодка. Ухватившись за кормовое кольцо, Рэймонд перешагнул борт и замочил ногу: на дне по щиколотку стояла вода. Глиняным черпаком, который находился здесь же под сиденьем, он вычерпал её.

Он удалялся от берега, попеременно загребая то справа, то слева. Пока что лодка плыла, словно по камням, настолько чиста была вода, потом глубина оборвалась вниз, и под килем потемнело.

Вскоре приблизился к первой своей сети. Медленно двигаясь вдоль поплавков, он поднимал её на воздух и опускал обратно. Трижды выпутывал массивное рыбье тело и бросал под ноги. Закончив с первой, проверил остальные сети, всего их было четыре.

Повернул назад к берегу. Привязав лодку, с плетёной корзиной поднялся к соснам, нарвал несколько пучков пахучей травы и ею проложил рыбу. Улов насчитывал шесть крупных карпов.

Он жил в краю, который цивилизация взяла в кольцо, но до сих пор не смогла им овладеть. Трудно поверить, что в перенаселённой Японии есть область, ещё не освоенная культурой, – насколько окультурил её Рэймонд, не стоило брать в расчёт.

Отшельнику, отрешившемуся от мира, не нужно уповать, что общество навсегда оставит его в покое. Временами с гор спускались люди – те, кому слухи о поселившемся на берегу анахорете навевали мысли о каком-то новом миропонимании. Нередко его гостями оказывались охотники, промышляющие в окрестных лесах лосей или медведей. Каждый по-своему постигал Рэймонда. Все соглашались, например, с благотворным влиянием первозданной природы на дух человека, но самые практичные из них замечали, что единения с природой нужны лишь по мере необходимости, соблюдаемые как некая гигиена духа, жить же всякому смертному надлежит не вне социальной среды, а как раз наоборот – внутри неё.

Рэймонд прошёл в дом и устроился за письменным столом. Его пальцы легли на стопку плотно исписанной карандашом бумаги. Листы заключали в себе пространственные размышления на различные темы и к тому же упражнения с японской слоговой азбукой.

Каждый день Рэймонд что-нибудь записывал.

Прочитав, он отложил лист, зацепил из стопки другой. Этот был бог знает с каких времён, несколько дней назад пришлось обновить на нём буквы, заново прописав их по старым. Запись запечатлела один эпизод той поры, в какую он ещё не умел слышать растения, когда их не колышет ветер.

Итак, Рэймонд пробудился в своей хижине. Он сразу понял, что рядом кто-то есть. Из угла, где находился очаг, доносился шорох разгребаемой золы. В проёме распахнутой настежь двери стояла полная луна, её свет золотил очертание бритого затылка того, кто расположился около очага. Сухой веткой он ворошил угли, его лицо было красно от разгорающихся дров и морщилось от едкого пепла.