Поэзия Эвариста Парни
Шрифт:
Не печаль учила вас молиться,
Хмурый подвиг был не нужен вам;
Все сердца могли блаженно биться,
И блаженный был сродни богам.
Было все лишь красотою свято,
Не стыдился радостей никто
Там, где пела нежная Эрато,
Там, где правила Пейто.
(Перевод М. Лозинского)
Парни формулирует в своей поэме и те обвинения против христианской религии, которые до него настойчиво выдвигали философы-энциклопедисты, прежде всего Вольтер и Гольбах. Он говорит о преступлениях, совершенных именем Христа. Эта тема получила развитие в песне VIII, где речи о злодеяниях церкви вложены... в уста архангела Гавриила - повесы, бабника, очаровательного сластолюбца и покорителя сердец. Гавриил демонстрирует ангельской рати будущее. Перед зрителями проходят "ряды костров и виселиц..., и плахи, и темницы, и оковы", "...пожары, разрушенья, насилия, убийства и разбой" - и все это из-за одного неверно истолкованного слова священного писания. Сам Христос вполне поддерживает и оправдывает
"Христос - в дарах!" - одни из них кричат.
"Нет, он - на них!" - другие голосят.
"Вокруг даров он!" - третьи говорят.
"Вы врете все!
– четвертые вопят,
Христос, вестимо, спрятан под дарами".
Вообще песнь VIII рассказывает историю распространения христианства, уничтожающего все вокруг.
Здесь повествуется об испанской инквизиции, о крестовых походах, об истреблении евреев, о Варфоломеевской ночи, о преступлениях папы-кровосмесителя Александра VI, об убийстве индейцев. Эта очень важная часть поэмы кончается беседой между богом-отцом, Святым духом и Христом, они предчувствуют близкую гибель, которую им готовит разум.
Парни находит любопытный сюжетный поворот - бог сам опровергает себя, произнося те слова, которые мог бы сказать автор. Вот этот замечательный разговор:
Дух святой
...Коль прояснятся у людей мозги
Мы задрожим при имени деистов;
Вы знаете: их злобный нрав неистов.
Христос
Ай-ай! Молчите!
Дух святой
Всюду и везде
Бог истинный, хотя его нигде
Не увидать... Мы ж - выдумка людская.
Мы - сказка, мы - побасенка пустая.
Сомнение развеет нас, как дым.
Христос
Долой сомненье, и неверье - с ним!
Слепая вера разум уничтожит,
Невежество власть нашу приумножит.
Дух святой
И Библия...
На протяжении всей поэмы ощущается этот контраст: наука и вера, знание и невежество; в ряд с невежеством ставится Библия. Но и этот контраст приобретает эстетический характер. С одной стороны - слог прозрачный, ясный, логически-отчетливый; с другой - темный, загадочный. Дух святой воплощает в своих речах эту вторую стилистическую манеру. И с ней спорит автор - на этот раз устами Христа, который выражает эстетическую программу Парни в следующих словах:
О Дух святой! У вас ума палата.
Да толку что? Любитель громких фраз,
Вы без конца впадаете в экстаз,
Но речь пуста, хотя витиевата.
Любую околесицу - в псалом!
Чужд суесловью настоящий разум,
Он ясностью силен, а не экстазом,
Ни капли нет напыщенности в нем.
Реплика Христа перекликается со стихотворением "Некоторым поэтам" ("A quelques poetes"), эстетическим манифестом Парни. Его главные строки - речь этих "нескольких поэтов", утверждающих, что "поэзия- язык богов, далекий от грубой речи толпы и устремляющийся в небеса". На это возражает автор: "Возможно, что там наверху говорят, как вы... Но, спускаясь на землю, боги, если только они разумны, для нас лишают свою речь напыщенности (desenflent pour nous leur langage)". И далее: "Соблаговолите не быть божественней, чем боги; подобно им, очеловечьте ваши рифмы. Оставьте волосатым жрецам стиль чудес, пусть темные пророчества вопят оракулы со своего лживого треножника. Загадочность, которая дозволена пророкам, не обязательна для поэтов. Гений имеет древние права: согласен; но язык имеет свои законы". Итак, Парни за поэтическую речь простую, ясную, сниженную до разговорности. В конце стихотворения он предает анафеме "темного поэта, и двойной анафеме выспреннего". Все это относится к стилю Библии, к псалмам, а в контексте "Войны богов" - к монологам Святого духа. Недаром в эпилоге поэмы автор с торжеством говорит о том, что прежние христианские церкви превращены в храмы нового божества - Разума, и вместе с тем наступило царство Вельзевула, принявшего обличие свободы.
Парни ухитрился в легком десятисложнике, не нарушая течения сюжета, популяризировать и данные исторической науки о тех элементах христианства, которые заимствованы из других религий. В песне V читаем о том, что уже древние иудеи "крали, у браминов, у халдеев. | У персов и у греков их богов, | Невежество заботливо взлелеяв | От Нила вплоть до Ганга берегов". У предшественников похищены и Моисеевы рога, и Троица, и Христовы чудеса, и многое другое. Об этой проблеме настойчиво писал незадолго до Парни Вольтер, например в трактате "Бог и люди" (1769), где целая глава посвящена "плагиатам" иудейской религии и представляет собой два параллельных столбца: слева - источник, справа - Библия. Из Вольтеровых сопоставлений (иногда, впрочем, фантастических) следует, что Еве соответствует Пандора, Моисею и Иисусу Навину - Вакх, Аврааму и Исааку - Агамемнон и Ифигения, Юдифи, жене Лота, - Ниоба, Самсону - Геракл, ослице Валаама - ослица Селены, и т. д. "Если бы кто захотел, - заключает Вольтер, - взять на себя труд сравнить все события мифологии и истории древних греков, он бы удивился, не найдя в иудейской книге (Библии, - Е. Э.) ни одной страницы, которая не была бы плагиатом". {Вольтер. Бог и люди, т. 1. Изд, АН СССР, М., 1961 стр. 189-190.} Именно эти соображения составляют идею песни V, в которой сплетаются в один клубок два непохожих поэтических стиля - библейский и античный, классический, причем это сплетение стилей оказывается образным воплощением религиозных "плагиатов".
"Война богов", как видим, построена на идейных и стилистических контрастах. Их усиливают и многочисленные пародии, обогащающие и углубляющие текст: на гомеровские поэмы, на католические молитвы (например "Ave Maria" и "Те Deum"), на псалмы, на жития святых, на апокалипсис, на средневековые богословские диспуты, даже на исторические сочинения. Общая иронически-пародийная интонация "Войны богов" должна привести читателя к убеждению, что на идеях христианской религии, угрюмой, призывающей к умерщвлению плоти и воздержанию, к насилию и нетерпимости, никакое искусство возникнуть не может.
Именно эта эстетическая мысль Парни навлекла на его голову наиболее многочисленные осуждения и проклятия.
6
Появление "Войны богов" вызвало в европейской литературе бурную реакцию. О поэме сочувственно и даже восторженно писали единомышленники Парни - Женгенэ, Тиссо и другие поздние энциклопедисты. Некоторые из таких отзывов (например, Гара) приводились выше. Однако интереснее мнения идейных противников - они убедительнее, чем похвалы друзей, говорят о значении поэмы. Остановимся на двух писателях начала XIX века - немце Августе Вильгельме Шлегеле и французе Шатобриане. Оба они - крупнейшие деятели зарождающегося романтизма.
Август Вильгельм Шлегель (1767-1845) опубликовал в журнале "Атенеум", который он издавал в Берлине с 1798 года, статью о "Войне богов" (1800). Чтобы понять позицию Шлегеля, нужно вспомнить некоторые теоретические посылки его учения. По Шлегелю, романтизм связан с христианством, открывшим "созерцание бесконечного", которое "уничтожило конечное". Современная, романтическая поэзия - искусство меланхолии, томления, в противоположность радостной поэзии Древней Греции. Средние века - время веры, рыцарства, любви и чести. Шлегелю чужда литература античности, являющаяся "просветленной и облагороженной чувственностью". Понятно, что творчество французских просветителей ему еще более чуждо. О "Женитьбе Фигаро" Бомарше, например, он говорил в "Чтениях о драматическом искусстве и литературе" (1807), что эта комедия отличается "нравственной распущенностью, но и в эстетическом аспекте должна быть подвергнута порицанию за множество диковинных уродств". {Н. И. Балашов. Август Вильгельм Шлегель. В кн.: История немецкой литературы, т. 2. Изд. "Наука", М. 1966, стр. 120-122.}
Понятно, как мог отнестись к поэме Парни Шлегель, видевший в христианстве источник поэзии. Его статья начинается с рассказа о двусмысленном успехе поэмы Парни во Франции и о том, что в Германии на нее тотчас наложили запрет - даже книготорговцам запретили ее продавать. И Шлегель спрашивает: "В самом ли деле перед нами столь могучий титан и богоборец - или он кажется великаном лишь на фоне окружающего его всеобщего ничтожества?". {August Wilhelm von Schlegels samtliche Werke, Bd. 12. Leipzig, 1847. S. 94.
– В дальнейшем страницы указываются в тексте после цитаты.} Шлегель видит в самой теме залог высокой поэзии: разрушение старой мифологии, полное разделение старого и нового мира - величайшее событие в истории человечества. Поэзия не решалась взяться за эту тему - слишком трудно подняться выше обеих великих религий, античной и христианской. Впрочем, эта тема могла бы стать и предметом комического эпоса, - ведь "комический поэт обладает привилегией пренебрегать законами реальности и заменять их шутливым произволом" (95). План, положенный Парни в основу поэмы, "создан разумно" (mit Verstand angelegt) и выгодно отличается от "Орлеанской девственницы", автор которой мечется между Ариосто и ироикомическим эпосом, постоянно ударяясь в тяжеловесные отступления. В отличие от Вольтеровой поэмы, "Война богов" "высечена из одного куска" (96). Вот и все, что Шлегель видит положительного у Парни. Он упрекает его и в отсутствии истинного действия, и в чрезмерной аллегоричности, и в недостаточной смелости ("Еретик в религии мог бы отважиться и на ересь в поэзии", 98), и в недостоверности диалогов (постоянно нарушается тон и характер персонажей), и в отсутствии юмора. Шлегель видит у Парни "угрюмый догматизм" (99) и "серьезное богохульство": "горькая серьезность лежит в основе поэмы, автор ее обрушивается на католицизм л христианство с открытой ненавистью" (100). Все это не главное для Шлегеля. А главное вот что: Парни утверждает, что христианство - антипоэтично. Но ведь оно призывает лишь к убиению плоти, тогда как просветительство выступает за убиение воображения; просветители исполнены вражды к мистике, они "обрубают корни у мистического древа" (102). Шлегель кончает свою статью следующими словами: "Если Парни хотел создать серию обольстительных будуарных картинок, то он полностью достиг цели... Несмотря на титаническое название, поэма Парни всего лишь миниатюра... Парни, пожалуй, вполне сделал все то, чего можно было ожидать от француза нынешней эпохи" (105-106).