Поэзия и поэтика города: Wilno — — Vilnius
Шрифт:
Все признавали и даже ощущали древнелитовский мифологический и исторический субстрат, литовский языческий пантеон, ставший неисчерпаемым источником поэзии и романтики. В контекст живой урбанистической культуры включалась культура археологическая — не только языческие памятники, но и архитектура прошлых эпох. И тогда достигалось то, что удачно названо «эффектом достоверного присутствия в подлинном месте», который становится повседневностью городской жизни.
Легенды и предания делались общим достоянием и общим источником, отчасти или значительно переосмысляясь в каждой национальной культуре, а на этой почве легко творились новые легенды и мифы. Барочный, декоративный город словно побуждал видеть в себе сценические пространства и декорации, среди которых и вершилось действие. Так, в воображении писателей и поэтов по городу имели обыкновение разгуливать
В близкой по смыслу плоскости располагаются и оживающие (или полуоживающие) вывески. Человек тоже начинал как-то «врастать» в архитектуру — и порою он приобретал ее черты, лицо, да и весь облик персонажа могли описываться в терминах архитектурного сооружения, точно так же как и древние здания приобретали черты человеческого облика.
К таким сюжетам в значительной степени «подталкивал» сам город: его архитектура (включая интерьеры) обильно украшена статуями, порою очень динамичными. Может быть, поэтому поэзии о Вильно присущ прием транспозиции в нее произведений других видов искусства (скульптуры, архитектуры, живописи, театра и др.).
Город, наполненный литературными локусами, не раз описанный как книга, пергамент, свиток, скрижаль, письмена, рифма, как текст, сам словно побуждал к чтению — в самом широком смысле, от каменных страниц архитектуры до созданных в нем и о нем произведений писателей.
Лишь попутно прозвучала здесь тема городов-аналогов. А ведь Вильно имеет красноречивый ряд уподоблений, не меньший, может быть, чем Петербург. Рим и Флоренция, Париж, Прага, Краков и Гданьск, Львов, Тарту, Афины, — вот лишь неполный их перечень. Подобное «проецирование» одного города на облики других городов «выявляет в нем структурные черты собственно Города, в том числе и наиболее архаичные» (Р. Тименчик), и для Вильно это очень характерно.
Отчасти топографические, отчасти исторические, идеологические стимулы вызвали к жизни уподобление Иерусалиму во всех трех культурах. Уподобление это носило, естественно, разный характер в каждом конкретном случае; общей являлась проекция идеального, святого, прекрасного и единого города. Ностальгическая тоска об утрате любимого города выражалась в соответствии с каноном Псалмов, как правило, Псалма 137 («На реках вавилонских…»).
Окружающая Вильно природа — предмет восхищения, источник романтики и возвышающих душу чувств. Есть у Вильно интересная топологическая особость, которая, как кажется, не позволяет вписать его в семиотические схемы. Он нарушает, разрушает основное противоречие города и природы как враждующих стихий, их амбивалентности; и воспринимается, и живет как социальный организм — в гармонии с природой, словно расположен в центре райского сада. Эта гармония была замечена довольно рано. Поэты и художники видели ее в уподоблении линий городской застройки и топографических линий местности, и это тут же стало обязательным элементом в описаниях города: облака уподоблялись линиям барокко и рококо архитектуры и скульптуры; башни костелов — деревьям, лесам; узкие кривые улочки, сжатые домами, — ручейкам и речкам; волнистые неровные линии крыш при взгляде сверху — волнам реки или моря. «Город с давних пор очень сросся со своей почвой: в ясный день хорошо видно, что линии фронтонов отражают линии окрестных лесистых пригорков; или, может быть, это она отражает их» (Т. Венцлова).
Реальное городское пространство Вильно во всей его исторической протяженности пересоздается в литературное пространство, которое, в свою очередь, становится важным объектом восприятия. Таким образом совершается процесс, который В. Н. Топоров называет «пресуществлением материальной реальности в духовные ценности», в свою очередь требующем от «потребителя» умения восстанавливать связи с внетекстовым, «внеположным тексту».
Здесь постоянно ощущалась «густота и сложность духовного слоя» (Топоров), который связывает город с человеком.
При упоминании о Вильно люди, побывавшие в этом городе, часто не могут сдержать слов восхищения, — они почувствовали его особость, даже пробыв там совсем недолго. Позволю себе привести здесь одно такое «остановленное мгновение», запечатленное писательницей Руфью Зерновой: «Я тебе хотела писать, какая прелесть Вильнюс. Новый город похож на Одессу: милые здания не выше трех этажей, и прямые улицы, и — мощеные; очень хорошо вымощены, не чета асфальту. Есть улицы широкие и тихие, с редкими прохожими — как в Одессе или в Париже… а бывает так: свернешь с остановки троллейбуса вбок — и вдруг ты попал на пятьсот лет назад: улочка вьется вдоль толщенной городской стены, высочайшая колокольня впереди, мостовой нет, и запах — как в цирке…» (из письма 1958 г.).
Этот город своей сгущенной духовной аурой, привнесенной в него людьми и искусством, порождает, в свою очередь, и новые смыслы, и духовные миры, он генерирует духовную деятельность — как это видно из событий жизни и произведений живших в нем в разное время творцов культуры.
И в заключение — диалог сквозь время: он так естествен для Вильно!
Первый голос:
Как тихо! Постоим. Далеко в стороне
Я слышу журавлей в незримой вышине,
Внемлю, как мотылек в траве цветы колышет,
Как где-то скользкий уж, шурша, в бурьян ползет.
Так ухо звука ждет, что можно бы расслышать
И зов с Литвы… но в путь! Никто не позовет.
Второй голос:
Но я слышу, как останавливается в иссохшей степи телега, как скрипят колеса, отфыркиваются кони.
Вижу, как ты поворачиваешься и смотришь назад в последний раз.
Колючий ветер в глаза. Пылит скудная трава. Тишина стискивает горло.
Ты говоришь: «Едем, никто не зовет!»
Ты ошибаешься.
Это я позвал.
ИЛЛЮСТРАЦИИ (фотографии)
Сердечно благодарю госпожу Гражину Дремайте (Вильнюс) за разрешение использовать иллюстрации из книги Владаса Дремы «Исчезнувший Вильнюс» (Driema Vladas. Dinges Vilnius. Lost Vilnius. Исчезнувший Вильнюс. Vilnius. 1991).
ХМЛ — Художественный музей Литвы (Вильнюс), архив.
Воробейчик — Rehov ha-Yehudim be-Vilna. Ein Ghetto im Osten (Wilna). 65 Bilder von M. Vorobeichik. Eingeleitet von S. Chneour. Z"urich-Leipzig, 1931 (Еврейская улица в Вильне. 65 снимков М. Воробейчика. Предисловие З. Шнеура; на иврите и нем. яз.).
Дрема — Drema Vladas. Dinges Vilnius. Lost Vilnius. Исчезнувший Вильнюс. Vilnius, 1991.
Еврейский музей — Der Yidisher muzei. Zydu muziejus. Еврейский музей. The Jewish Museum. Vilnius, 1994.
Шнеур — Shneur Z., Schtruck G. Vilna. Berlin, 1923 (на иврите).
Яструн — Яструн Мечислав. Мицкевич. М., 1963.
Вильно. Общий вид. Фото автора