Поговори со своей тенью
Шрифт:
Мне стало нехорошо. Нехорошо настолько, что…
Я чуть не расплакалась.
Неужели же все это правда?! И мои подозрения не беспочвенны?! Потому что, кроме Леночкиных летних брючек, кофточек и маечек, из пакета выпала стодолларовая купюра. И я не могла сколько-нибудь разумно и внятно объяснить ее существование. Ибо мое сознание отказывалось это воспринимать».
ИСТОРИЯ НОМЕР ДВА
«Итак, я смогла хоть что-то изменить в своей жизни,
Правда, набивая желудок разными вкусностями два дня подряд, я впала в состояние объевшегося удава. Все, на что он способен, — это лежать и переваривать проглоченного кролика. Моя швейная машинка целый день пылилась без дела. Я валялась на диване и осмысливала полученные в кабинете психотерапевта установки.
«Освободи свой разум», — было сказано мне. А ну как это дело опасное? Освобожденный разум — примерно то же самое, что выпущенный из бутылки джинн. Которому хозяин в благодарность за исполнение заветных желаний даровал свободу. И, потеряв контроль над собой, джинн кинулся во все тяжкие.
Вы можете себе представить, на что способен разгулявшийся джинн? Хорошо, если за двадцать тысяч лет заточения в бутылке он не накопил в себе достаточно злости, чтобы первым делом кинуться мстить своим обидчикам. В первую очередь, бывшему хозяину.
Мне вдруг стало страшно. И одиноко. Хотела было позвонить маме, но вспомнила, что я на работе. А беспокоить брата…
Ну почему у меня нет ни одной подруги? Разве что Леночка. Но, на беду, невестки не было дома. Ее мобильник металлическим голосом презренного автомата сообщил мне, что абонент временно недоступен. Я чуть не завыла от тоски! Хочу подругу. Такую, чтобы, как я. Как сестры. Как две половинки одного целого. Необходимо, чтобы кто-то помог мне освободить свой разум. У мамы есть папа, у Леночки — Великий Будда, у Великого Будды — Леночка, а у меня — никого. Вечная история Малыша и Карлсона. О, как ты был прав, Малыш! Одиночество — одна из самых отвратительных вещей на свете. Лежишь на диване и думаешь, думаешь, думаешь… Детство, юность, институт, первый день на работе, последний день. И так по кругу.
Я еще не упоминала, что, как и большинству людей, мне не нравится собственное имя? Разве не упоминала? Есть же люди, которых родители назвали красиво! Хотя и они страшно недовольны своими именами. Я знала одну Изабеллу, ко…
Стоп, стоп, стоп! Опять ухожу в сторону, отступаю от темы. Но просто язык чешется, так хочется рассказать! В нашем классе училась одна Анжела, одна Анжелика, целых две Инны и даже одна Инесса, которая страшно этим гордилась и писала на школьных тетрадках: ученица первого «Б» класса Инесса такая-то. А я… Я несчастна! Пучеглазая зеленая лягушка, вот кто такая я! Александра В. Белова.
Итак, я лежала и страдала. Поводов у меня было предостаточно. Самое страшное, что не хотелось работать. Как представлю себе, что пора садиться за швейную машинку, поставить ногу на педаль, и… Б-р-р-р!
И сколько, вы думаете, я так страдала? Да дней десять, никак не меньше! В дневнике на протяжении десяти страниц сплошные страдания, от которыхя вас, разумеется, избавлю.
— Александра, я вас в последнее время не узнаю, — недовольным голосом сказала одна моя постоянная заказчица, когда услышала по телефону, что готовые изделия забрать нельзя. Поскольку они не готовы. Муж этой дамы привозил ткань прямо с фабрики, и я так думаю, что брал ее по смешной цене. Поскольку ткань с небольшим, можно сказать, смешным брачком. Мои смешные «изделия» дама продавала на рынке. И, видимо, не смешно с этого имела, если продолжала заваливать меня заказами.
— Я хочу прибавки, — вдруг ляпнула я. — Или забирайте свои раскроенные пододеяльники обратно.
И тут услышала нечто неожиданное:
— Хорошо. Согласна. Только сделайте побыстрее.
Как все оказалось легко! У меня простой — и у дамы тоже простой. Без маленькой шестеренки не будет крутиться рыночный механизм. Просто никто так и не удосужился объяснить этой шестеренке ее вселенское значение, а догадаться самой у нее не хватает мозгов. Что без ее скромных усилий не поедут по улицам синие «Мерседесы». И три сотовых телефона будут пылиться без надобности.
Моя дискуссия с Великим Буддой началась с момента его рождения. Когда он лежал в детской колыбельке, мудро сосал палец, и в молочных глазах его, похожих на две блестящие синие пуговицы, уже читалось: «я-старше-и-мудрее-тебя-на-целую-тысячу-лет». Но если бы в детстве я не вытирала ему нос, возможно, что он захлебнулся бы своими соплями.
… А теперь я позволю себе перескочить на несколько страниц и перейти к сути. Ведь все, собственно, началось в тот день. Мое настоящее перерождение.
Я увидела ее в окно. Когда, встав из-за стола и разогнув наконец спину, отправилась на кухню перекусить. Было уже поздно, часов десять вечера. И я поняла, что устала. Эта работа меня изматывает. Она меня убивает. Я заварила пакетик лимонной «Бодрости» и, пока чай настаивался, подошла к окну. Посмотрела на яркую вывеску на доме, что напротив, и чуть не захлебнулась своим отчаянием. Ну сколько можно жить так?!
И тут… Да, я перевела взгляд на автобусную остановку, что была на противоположной стороне улицы. Там стояло человек пять, и среди них — светловолосая девушка в черной кожаной куртке. Было уже темно, и в тусклом свете фонаря лица ее я не разглядела. Да и расстояние приличное. Я заметила только, что она худенькая, и на нее то и дело оглядывается стоящий поодаль молодой парень. Значит, хорошенькая.
Подошел автобус. Парень обернулся к девушке, словно приглашая ее первой войти в дверь. Но она отрицательно покачала головой. Когда автобус отправился по маршруту, девушка осталась одна. Почему-то она никуда не поехала.
Я продолжала наблюдать за ней. Минуты через три возле блондинки притормозила иномарка. Но девушка вновь отрицательно покачала головой. Забыв о «Бодрости», я следила за ней напряженным взглядом.
Не знаю, что со мной творилось в тот момент. Но я чувствовала: это Судьба. Мне надо спуститься вниз, хотя на улице уже темно, и подойти к той девушке. Я не представляла себе, что скажу блондинке, когда надевала куртку. И не представляла, что будет твориться со мной, если не увижу ее на автобусной остановке.