Пограничная зона
Шрифт:
— Ну когда же она поймет, что не создана для замужества, семьи, собственного дома? Она ведь вечно болеет, и ноги у нее так болят, она не сможет дни напролет убираться да готовить для этого борова! — вопит бабка.
Я весь вечер слушаю ее причитания. Как тут сосредоточиться на экране? Я же не Супермен. Не умею отключаться от окружающей жизни. Легко отвлекаюсь. Вот ведь мучение! Черт, ну должна же она соображать! Я лежу на кровати и закипаю от злости. Даже перекипаю. Я вся синяя, сине-бело-красная от ярости. Я почти окрасилась в цвета французского флага, настала моя очередь повыступать. Если она снова начнет, я сблевну ей на голову съеденный камамбер.
И она начинает.
— Заткнись!
— Что?
— Я сказала — заткнись, старая карга!
—
— Вот именно, отвянь, проклятая бабка!
— Как ты смеешь мне это говорить?! Мерзкая злая девчонка! Тебе что, нравится, когда я расстраиваюсь? Любишь, когда всем вокруг тебя плохо, да?
— Перестань! Перестань! Перестань!
— Я у себя дома, захочу — буду хоть всю ночь разговаривать!
— Хватит! Я больше не могу!
— Раз ты такая плохая, я позову твоего настоящего отца, Большого Злого Папу. Он заберет тебя в свой дом, к своей шлюхе, и уж там тебе мало не покажется.
Тут я начинаю плакать. Это уж слишком. Зачем она это сказала: «Позову Большого Злого Папу»? Ну зачем? Я вся трясусь, как будто сижу на сушилке. Дрожу так сильно, что волосы шуршат, ногти трещат, зубы стучат. Пугаюсь, как слабоумная, причем сама не знаю отчего: оттого ли, что на мне надеты только маленькая беленькая рубашечка и беленькие же трусики, или потому, что тупая старуха произнесла эти слова — «Злой Папа» — и они непрестанно звучат в моей голове: Злой Папа, Злой Папа, Злой Папа, а его я боюсь больше Крысиного короля, больше Кинг-Конга, больше вируса стрептококка А.
На прошлой неделе произошло нечто серьезное. Очень серьезное. Тревожное, как низкая нота. Страшное, как взрыв в детском саду. Это было так же ужасно, как если бы маленькая девочка утонула в воскресенье после обеда в бассейне. Мы шли по улице Онтарио — я и две мои мамы, шли спокойно и мирно, и они держали меня с двух сторон за руки. Они то приподнимали меня над землей, то опускали, и я подпрыгивала, как тяжеловес-олимпиец, взявший вес. В тот момент я, наверное, думала об игрушках, которые мне вот-вот купят, и как здорово будет играть с ними, и тут появился мужчина. Я его не увидела — почувствовала. Ощутила через мамину ладонь — так она занервничала. Мне хватило этого знака. Я поняла — мне грозит опасность. Я хотела, чтобы они меня отпустили, — тогда я смогла бы убежать, но мама и бабушка держали крепко. Подняв меня вверх на вытянутых руках. Как жертву на заклание. Мужчина наклонил ко мне голову. Я знала, кто он, хотя различала одну только черную тень. Улыбающуюся черную тень — потому что он улыбался, я уверена. Он произнес несколько слов — но я ничего не поняла. Я уже кричала. В воздухе летали огненные искры и стрелы, как будто кто-то заключил меня в огненный круг, чтобы удержать, не дать спастись бегством. И тогда я начала корчиться, как одержимая, точь-в-точь как девочка в фильме «Изгоняющий дьявола». Мне даже показалось, что в какой-то момент голова у меня повернулась на шее вокруг своей оси и я увидела собственную спину. Я заметила, как вокруг собираются люди и что-то говорят друг другу. Приехала полиция. Я видела, как рыбки в аквариуме в витрине зоомагазина танцуют и смеются надо мной. И воняют. Все вокруг воняло. У меня закатились глаза. А тот человек зашел мне за спину, чтобы взглянуть на мое лицо. Колени у меня подкосились. Я не хотела, чтобы он забрал меня с собой, Злой Папа.
С двух лет бабушка рассказывает, какой он злой, мой отец, говорит, если я буду плохо себя вести, он меня заберет. За три года она так промыла мне мозги, что я поверила и испугалась — навсегда. Нет, он не должен меня утащить. Нет. Я ведь была хорошей девочкой, разве не так?
— Я хочу видеть мою дочку, — говорит грубым голосом Злой Папа.
— Ты что, не понимаешь, что у нее истерика?! Ты ее пугаешь. Убирайся! Убирайся, не то сдам тебя в полицию, — кричит бабушка.
Я слышала все, что они говорили, но их голоса звучали словно из-под воды. И мне показалось, что все мы стали рыбами. Монреаль — это огромный водоем. А я — маленькая красная рыбка, ставшая серой, сбросившая все свои красные чешуйки в приступе паники. Злой Папа был огромной рыбой-котом, супер-злой, как в мультике. И эта рыба-кот сейчас уволочет меня, и свяжет по рукам и ногам водорослями, и вытащит пупок, и привяжет его длинной лианой к дереву.
Обе мои мамы почти бегут по улице. Ноги меня не слушаются, и я за ними не поспеваю. Они так и тащат меня по воздуху до самого дома. Мчатся на всех парах по лестнице, ведущей в квартиру. Я пересчитываю все ступеньки животом и коленками.
Появляется доктор Коайе. Я даже не замечаю, как он входит. Он смотрит на меня из-за стекол своих очков, в которых отражаются все зажженные в доме лампы. В который уже раз я не могу разглядеть его глаз. Он смотрит на меня, говорит что-то, и бабушка меня переворачивает. Я чувствую укол в правую ягодицу. Все плывет. Я слышу: Неервный срыыв. Нееервныыый срыыыв. Неееервныыыый…И думаю: у маленькой рыбки не такая нервная система, как у людей (так объясняли недавно по телевизору), значит, и нервного срыва у нее быть не может. Потом я кожей ощущаю прикосновение бабушкиного желто-зеленого одеяла. Оно мягкое и нежное. Различаю, как в кино, москитную сетку на окне бабушкиной спальни. Это чтобы мухи не влетали, а божьи коровки не улетали. Потом все превращается в воду. Монреаль — он как огромное озеро. И я плаваю в этой воде. Плаваю себе и плаваю!
— Гадина! Ты не имеешь права так говорить! Это ты — злая! Злая! Злая! Как Золушкина мачеха! Как тетушка Ольсен в «Маленьком домике в прерии»!
Бабушка замолкает. Наверное, она поняла, что слишком далеко зашла. Уходит в гостиную и молча сидит там в темноте. Оставляет меня одну на своей кровати. Под желто-зеленым одеялом.
Через некоторое время я перестаю плакать, потому что от слез закладывает нос, а это одна из тех вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Так вот, я успокаиваюсь и начинаю думать о другом. Думаю о маме — даже будь она сейчас здесь, все равно не вмешалась бы, потому что боится своей матери. Думаю о будущем отчиме — он обещал покатать меня на лошади, а мне этого ужасно хочется. А еще я думаю о его машине. Как же я люблю засыпать на заднем сиденье, глядя на фонари, когда мы ездим вечером прокатиться! Я лежу там, убаюканная, в полной безопасности. В общем, я о многом думаю, а время идет все так же медленно. Оно утомляет, почти убивает. Потом я встаю и иду к бабушке. Не хочу оставаться одна. Мне нужно, чтобы мной занимались. Хочу быть вдвоем. Потому-то и смиряю гордыню и иду к бабушке. Иногда мне так сильно хочется быть с другими людьми, что я почти превращаюсь в Кришну с бритой головой и бубенчиками на пальцах. Я такая. Я — маленький домашний зверек. Меня приручили кислыми леденцами и игрушками «Фишер Прайс». Я продаюсь самому щедрому. Сажусь, ни о чем не спрашивая, в машину к первому же незнакомцу, угостившему меня конфеткой. Так-то вот, такая уж я. Наверное, у меня корыстолюбивое сердце.
Бабушка, как я и думала, молча сидит в темной гостиной. Сидит у окна. Положив ногу на ногу. Прислонившись к жесткой спинке дивана. Глаза у нее на мокром месте. Она плакала. Слезами крокодилихи, из которой можно было бы сделать чемодан. Никогда не скажешь, что она взаправду моя бабушка. Всегда кажется, что она притворяется — просто смотрит на какую-нибудь блестящую точку на полу до тех пор, пока в глазах не начнет щипать, или пихает мыло в глаза, или украдкой нюхает лук. Я тоже так делаю, если хочу получить новые игрушки. А она — чтобы все вокруг чувствовали себя виноватыми. Чтобы чувство вины грызло нас до зуда в волосах, до боли в костях и чтобы мы зависели от нее, вот же хитрая ведьма.
— Бабуля, расскажи мне сказку…
— Ладно. Ты что, заснуть не можешь?
— Не могу.
— Хорошо. Пойдем в спальню.
Мы ложимся вдвоем на ее кровать, заворачиваемся в желто-зеленое одеяло, и бабушка читает мне любимую сказку — «Золушку».
— Жили-были на свете красивая маленькая девочка с золотыми волосами и ее отец…
Мне кажется, будто слова падают с неба, как сияющий дождик. Все вокруг становится волшебным. Чудесным. С самых первых слов сказки я ощущаю себя Золушкой. Прекрасной диснеевской Золушкой, которую мучает вся ее семья, но однажды она им отомстит. Я тоже когда-нибудь выкину такой фортель, что все мои мучители заплатят.