Пограничные бродяги
Шрифт:
В этих безлюдных местах каждое новое лицо вызывает живейшее любопытство. Обитатели асиенды некоторое время судачили относительно того, какие причины могли побудить столь смелого и решительного человека, как канадец, переменить свой прежний вольный образ жизни, но все попытки выведать у охотника эти причины, не имели успеха. Товарищи охотника и сам он хранили молчание. Что же касается ребенка, то он ничего не знал.
Тогда, потеряв терпение, любопытные обитатели асиенды отказались искать объяснения этой загадке, думая, что время, этот великий сыщик, откроет им наконец тайну, столь заботливо
Но проходили недели, месяцы, годы, а тайна охотника по-прежнему оставалась тайной.
Кармела превратилась в очаровательную молодую девушку, вента стала привлекать к себе внимание покупателей. Эта глушь, в которой до сих пор из-за отдаленности ее от городов и сел, царила тишина, теперь вдруг оживилась под влиянием движения, вызванного революционными смутами в центре страны. Путешественники стали показываться чаще, и охотник, который до этих пор, по-видимому, мало заглядывал в будущее, полагаясь на полную изолированность своего жилища, теперь начинал все больше и больше беспокоиться за Кармелу. Девушка, лишенная почти всякой защиты, подвергалась различным поползновениям со стороны не только влюбленных в нее молодых людей, которые вились вокруг нее, как мухи около меда, но также и со стороны бродяг, появившихся во множестве во время смуты и блуждавших по всем дорогам в поисках добычи.
Охотник, не желая долее оставлять свою дочь в такой опасной ситуации, деятельно принимал все меры, которые помогли бы предотвратить несчастье. Мы пока еще не знаем, какие узы связывали его с молодой девушкой, называвшей его отцом, однако известно, что охотник питал к ней поистине отцовскую любовь и безграничную преданность. Впрочем, Квониам и Ланси относились к ней точно так же. Для всех троих Кармела являлась не ребенком или женщиной, а скорее кумиром, которого они обожали и для которого с радостью пожертвовали бы своей жизнью.
Улыбка Кармелы делала их счастливыми, малейшее выражение неудовольствия на ее лице вселяло в них печаль.
Мы должны добавить, что, сознавая все свое могущество, Кармела не злоупотребляла им и что для нее было величайшим счастьем видеть около себя трех человек, сердца которых были всецело ей преданы.
Теперь, сообщив эти далеко не полные сведения, которые являются пока единственными нам доступными, мы будем продолжать свой рассказ с того момента, на котором остановились в предыдущей главе.
ГЛАВА XIV. Переход по равнине
Возвратимся теперь к каравану, который на наших глазах покинул на восходе солнца венту дель-Потреро, и к офицеру, вызвавшему столь живое участие Кармелы.
Это был молодой человек лет двадцати пяти, с тонкими чертами лица, дышавшего умом и смелостью. На нем был необыкновенно изящно сидевший костюм драгунского капитана.
Хотя дон Хуан Мелендес де Гонгора и принадлежал к одной из самых знатных и древних мексиканских фамилий, тем не менее в своей военной карьере он желал быть всем обязанным лишь своим личным достоинствам. Такое желание может показаться необычайным в стране, где военные почести ставятся ни во что и где только высшие чины дают своим обладателям право на уважение, причем это уважение со стороны мирного населения обусловливается скорее боязнью, чем симпатиями.
Несмотря на это, дон Хуан настойчиво придерживался своих необычных взглядов, и каждое получаемое им повышение по службе являлось не наградой за успешную поддержку того или другого генерала во время очередного переворота, а вознаграждением за какое-либо ратное отличие.
Дон Хуан принадлежал к числу тех истинных патриотов Мексики, которые питают неподдельную любовь к своей родине и, неравнодушные к ее славе, стремятся добиться для нее восстановления былого ее могущества, хотя это крайне трудно достижимо.
Влияние добродетели даже на самых грубых людей столь велико, что капитан дон Хуан Мелендес де Гонгора пользовался уважением со стороны не только своих близких знакомых, но и людей, встречавшихся с ним случайно, а также и тех, кто не особенно жаловал его своей любовью.
Впрочем, доблестные качества капитана не являлись чем-либо чрезмерным или исключительным. Это был истый воин, веселый, услужливый, храбрый и всегда готовый помочь другому личным участием или деньгами, не разбирая даже, кто обращался к его помощи, друзья или враги. Вот каков был командир каравана, взявший под свое покровительство монаха, совершавшего свое путешествие бок о бок с капитаном.
Это достойное духовное лицо, о котором мы уже имели случай сказать несколько слов, заслуживает отдельной характеристики.
Что касается его внешности, то это был человек лет пятидесяти, рост которого почти равнялся его толщине, имевший большое сходство с бочкой, к которой приделали ноги. Несмотря на это, он был одарен силой и ловкостью, которые в нем трудно было подозревать. Его фиолетовый нос, толстые губы и румяный цвет лица придавали его физиономии игривое выражение, которое переходило иногда в насмешливое, чему содействовали пронзительные серые глаза, светившиеся огнем решительности.
По внутренним же качествам он не отличался от большинства мексиканских монахов, то есть был невежествен, как рыба, любил полакомиться, выпить, поухаживать за дамами и придавал большое значение суевериям. В обществе он был незаменимым человеком, способным развеселить самую мрачную компанию.
По какому странному случаю очутился он в этих местах? Этого никто не знал, да никто этим вопросом и не интересовался, потому что каждому было известно, что мексиканские монахи отличаются любовью к бродячему образу жизни и вечно переезжают с одного места на другое без какой-либо определенной цели, просто по личной прихоти.
В описываемое нами время Техас вместе с провинцией Коауила составляли один штат, носивший название Техас-и-Коауила.
Караван, шедший под командой дона Хуана Мелендеса, выступил восемь дней тому назад из Накогдока, направляясь в Мексику. Впрочем, капитан, согласно данным ему инструкциям, уклонился от обычного пути, который в то время наводнен был шайками всякого рода разбойников, и сделал большой крюк, чтобы некоторые пользовавшиеся дурной славой переходы через горную цепь Сан-Сабы остались в стороне. Он перевалил через эту возвышенность со стороны Великих прерий, то есть как раз в том месте, где плоскогорье, мало-помалу понижаясь, не изобилует уже теми неровностями почвы, которые внушают такой страх путешественникам.