Пограничными тропами

Смирнов Олег Павлович

В комендатуру приехали к обеду. Врача не было, и раненого приняла Надежда Яковлевна. Не отошла она от больного и когда приехал врач. Двое суток дежурила она у постели раненого, кормила и поила его из ложечки, меняла мокрое от пота и крови белье и, сдерживая слезы, с улыбкой говорила ему о его будущей жизни, о свадьбе, о детях, которые обязательно будут походить на отца, будут такими же сильными, как и он, и что им уже не придется мотаться по горам за басмачами — их всех перебьют к тому времени. Симачков под влиянием спокойного, ласкового голоса и искренности тона тоже начинал мечтать о будущем, вспоминать свое детство, девчат украинских:

«Как они спивають!» — вспоминал он. — Весной у нас в снежном цвету вишневые сады по хуторам. — О вишневых садах Симачков говорил с особой теплотой. Надежда Яковлевна улыбалась и глотала слезы.

Раненый все чаще и чаще стал терять сознание, а когда приходил в себя, то просил:

— Усни, Надежда Яковлевна, я потерплю.

Она отвечала ему, что отдыхала, пока он спал, и вновь начинала разговор об Украине, о вишневых садах. Он поддерживал разговор, вспоминал, как они, босоногие хлопцы, до слез обиды завидовали богатым хуторянам и очень хотели вырастить свои вишни; но ни земли для сада, ни саженцев не было. Однажды он все же решил посадить вишню в палисаднике и выкопал дикий отросток от корня в саду у одного куркуля, а тот куркуль спустил на него собак.

Надежда Яковлевна слушала рассказы Симачкова, глотала слезы и улыбалась: «Теперь-то уж вырастишь свой сад».

Симачков умер. На его могиле Надежда Яковлевна посадила вишневое деревце.

За два десятка лет объехала она с мужем почти всю границу Казахстана и всюду, где жила, сажала вишни.

ПОЕДИНОК СО СМЕРТЬЮ

Вторые сутки шел мелкий холодный дождь. Лесные дебри, обычно полные птичьего щебета, притихли. Намокла и прилегла высокая трава. Между камнями затаились два пограничника — командир отделения Невоструев и красноармеец Кропоткин. Плащи их топорщились, стесняли движения, с фуражек, ставших от дождя темно-зелеными, стекала вода на шею, лицо. Невоструев и Кропоткин досадовали на дождь, время от времени ругая «прохудившееся небо» и промокаемые жесткие плащи.

— Много в них настреляешь, колом стоят, — бубнил Кропоткин.

— Снимем, если что.

— Придется.

Они лежали на опушке густого леса. Перед ними была открытая поляна, метров триста ширины, а дальше снова невысокие горы и снова лес: сосны, развесистые березы и карагачи, кусты барбариса. На поляну выходило ущелье Чубурма-Хасан. За этим ущельем и наблюдали пограничники.

Три дня назад начальник поста Кызасу Хохлов поставил перед Невоструевым задачу: с пятью пограничниками выдвинуться к ущелью, встретить и уничтожить банду, которая намеревается через Киргизию по ущелью Чубурма-Хасан уйти за кордон. Невоструев не стал размещать свой наряд в ущелье, потому что в нем трудно было расположиться так, чтобы банда не заметила их, а обнаружив засаду, она могла уклониться от боя и повернуть назад. Тогда — вынужденная, может быть, длительная погоня. Такого исхода встречи Невоструев не хотел и выбрал поэтому место стоянки в лесу перед поляной.

Расчет был прост. Выход из ущелья хорошо виден, и если банда появится, то пока она пересечет поляну, пограничники успеют приготовиться к бою, отрезав ей путь отхода, если же басмачи не пойдут сюда, а свернут по краю поляны в другое ущелье, начинающееся недалеко от Чубурма-Хасана, идущее к Красной сопке, за которой тоже начинается густой лес, то и тогда часть наряда сможет быстро и незаметно, обогнав банду, сделать засаду у Красной

сопки. Другой частью наряда можно будет закрыть путь отступления. Банда окажется «в мешке» и вынуждена будет принять бой.

Три дня посменно наблюдали пограничники за ущельем, три ночи, тоже посменно, лежали они неподвижно в колючих кустах барбариса у самого выхода из ущелья, но банда не появлялась. Много предположений высказали солдаты: может, не верны данные, полученные начальником поста, может, басмачи изменили маршрут, может, данные поступили с запозданием и банда уже ушла. Даже сам командир отделения стал сомневаться и ждал, что вот-вот с поста должно поступить какое-либо распоряжение; но распоряжения не было. Дождь шел мелкий, надоедливый, холодный.

— У костра бы погреться, обсушиться. Нельзя — дым. Вот бы, товарищ командир отделения, придумать костер без дыма.

— Говорят, какой-то сухой спирт начали делать. Жарко горит, а не видно совсем. Скоро выдавать в наряды будут, — ответил Невоструев и, помолчав немного, добавил, будто отвечая на свои собственные мысли: — Разве угодишь человеку! Дождь — недовольны, жара — подавай дождь. Помню, на Актамской тропе ждали банду. Жара. Пить хочется. В песок зарылись, лежим и думаем: хоть бы дождичек, что ли! А из Алма-Аты, когда из военкомата сюда на границу шли — то же самое. Идем день, другой — солнце палит. Ругаем его. Потом дождь зарядил! Одежонка какая у нас была? Промокли насквозь. Ботинки у многих порвались, так по лужам босиком и шлепают. Смешно сейчас вспомнить. Пограничники, которые за нами приехали, идут бодро, смеются: «Привыкните!» А мы дождь ругаем, жара, мол, лучше.

Кропоткин на границе был недавно. И хотя он уже не один раз встречался с басмачами, бывал по нескольку суток без сна и отдыха, в походах, но все еще, как он считал сам, не привык к границе. Товарищи, правда, были о нем иного мнения, они уважали в нем храбрость и выносливость, считали его настоящим пограничником. Сейчас он слушал командира отделения, мысленно соглашался с ним.

— Ты вот что, наблюдай, а я — за сменой, — сказал Невоструев.

Он ползком спустился вниз, встал и зашагал между деревьями в глубь леса.

На полянке, куда он вышел через несколько минут, понуро стояли лошади, привязанные для пастьбы к вбитым в землю кольям длинными веревками. Седла на лошадях, сами лошади были мокрыми; с животов, с подпруг, с коротко постриженных хвостов стекали на землю струйки воды.

«Холодно коням», — подумал Невоструев и повернул к большому, сделанному из веток под старым карагачом шалашу.

В шалаше на попонах, постеленных поверх толстого слоя сосновых веток, лежали одетые пограничники и о чем-то вполголоса разговаривали.

— Еды, командир, на один раз осталось, — сказал один из них, когда Невоструев, раздвинув ветки, закрывавшие вход, вошел в шалаш. — На пост бы кому съездить?

— Курева давно нет!

— Овес кончился. Коней нечем кормить.

— Знаю, — помолчав немного, ответил Невоструев. — На посту тоже знают. Наблюдать надо за ущельем, ждать. Бестолку языки чесать не следует. Лучше вот что: протрем сейчас жгутами коней, накроем их попонами, потом двое Кропоткина сменят.

Кто-то начал медленно подниматься, но в это время тихо заржала лошадь. Пограничники, схватив винтовки, выскочили из шалаша и встали за стволы деревьев, внимательно просматривая ту сторону леса, куда, навострив уши, повернули головы лошади. Из леса тоже донеслось тихое ржание.