Погружение во мрак
Шрифт:
На второй день процесса Вирджиния Тейлор заявила о том, что, находясь вместе с друзьями в парке Эдмунда Орджилла поздно вечером 11 июля 1985 года, она слышала звук, который охарактеризовала как «предсмертный вопль» — на ее взгляд, он доносился оттуда, куда раньше, как она заметила, направился старый фургон.
Суд выслушал записанное на пленку признание Эли, сделанное на следующий день после убийства, в котором он утверждал, что смерть Сюзанны была случайностью. Присяжные слышали, как подсудимый уверяет: «Я никогда не занимался с ней сексом. Пожалуйста, учтите это». Присяжные сами услышали, что он ни разу не упомянул даже намеком ни о Билли, ни о Смерти. Когда я читал признание Эли, а потом слушал его в записи, меня поразили многочисленные повторы слова «случайно» в его версии. Управляя машиной в нетрезвом состоянии, он случайно налетел на женщину, бегущую по дороге. Позднее он случайно взмахнул рукой — в панике, даже не сознавая, что держит отвертку,
Конечно, это объяснение было не последним, поскольку Эли защищался с помощью довода о невменяемости, выдвинутого Бэттлом и Маршаллом. Призывая на защиту невменяемость, подсудимый открывает для обвинителей широкий спектр возможностей оспаривать его заявление. Уильямс зачитал письма Эли к разным родственникам, в которых подсудимый весьма здраво обсуждал свое намерение заявить о временной невменяемости и то, в каком случае исход дела будет более благоприятным для него. Мысленно Уильямс подразделил команду психологов и других специалистов, осматривавших Эли, на «мечтателей» и «реалистов». По его мнению, реалистов возглавляла Дебора Ричардсон, социальный работник в сфере психиатрии, директор психиатрической программы ИПСТ. Она пристально наблюдала за Эли в течение нескольких месяцев и подтвердила, что его жалобы на галлюцинации и расщепление личности несостоятельны и не соответствуют ощущениям людей, в действительности страдающих этими симптомами. Конкретизируя свое заключение, она отметила, что поведение Эли во время бесед и осмотров отличалось от его поведения в других случаях, когда ему не требовалось «притворяться». Согласно ее свидетельству, Билли преступника становилась попеременно то женщиной, то мужчиной. Дебора Ричардсон сообщила, что Эли, навязчивой идеей которого было сексуальное насилие, часто общался с пациентами в больнице и учился подражать их поведению. Она поведала также о том, что Эли сообщил членам персонала больницы, будто солгал во время признания, чтобы его адвокаты легко нашли противоречия в его рассказе и «вытянули» его.
Уильямс представил доктора Зиллура Атара, психиатра азиатского происхождения, интеллект и критическое, утонченное мышление которого с лихвой компенсировали не слишком беглый английский. Атар считал, что поскольку Эли вряд ли проявлял откровенность в беседах с кем-нибудь из специалистов, они раздражались и начинали задавать наводящие вопросы. Будучи достаточно сообразительным, чтобы выявить важные вопросы и «правильные» ответы на них. Эли начал им подыгрывать. Чтобы проверить свое предположение, Атар начал ловить Эли на приманку — к примеру, спрашивая, просыпался ли он когда-нибудь, скажем, в три часа ночи от страшных снов. Затем Эли сообщил последующему собеседнику, что проснулся без десяти три, разбуженный ночным кошмаром.
Доктор Сэмюэл Крэддок, еще один член команды психологов, а также сотрудник ИПСТ, долгое время придерживался диагноза «расщепление личности». Но выйдя на трибуну, он сообщил, что ни разу в его присутствии «мистер Эли не выказал ни малейшего сочувствия к жертве». Он считал этот факт противоречивым: Эли заявил, что Сюзанну Коллинз убила одна из его личностей, а именно Смерть, а сам Эли — «порядочный человек».
Во время допроса на суде доктор Бэттл не мог сказать, которая из личностей преобладала в Эли во время убийства. Поскольку на его теорию опирался аргумент защиты о невменяемости подсудимого, выстроенная адвокатами стратегия начала быстро рушиться. Даже если бы Эли страдал расщеплением личности — а я вновь подчеркиваю, что это предположение ничем не подтверждалось, — не нашлось никаких улик, позволяющих предположить, что во время преступления и допросов Эли управляла какая-нибудь другая личность, кроме его собственной. Именно эта личность совершила преступление, призналась в нем и теперь обвинялась в убийстве. Суть дела представлялась мне совершенно ясной.
Мать Эли, Джейн, пыталась подкрепить аргумент о невменяемости, свидетельствуя в пользу сына, со слезами рассказывая суду, что «с ним всегда было что-то не так». После смерти Дебры Эли Джейн и ее муж взяли на попечение двух детей Дебры и Седли. К началу процесса Линн Эли развелась с мужем, покинула город и не выступала на суде.
Никому не удалось представить правдоподобное свидетельство
В конце концов Эли отказался давать показания на суде. Иначе, не сомневаюсь, нам пришлось бы систематически останавливать его, показывая, кем он является на самом деле — злобным социопатом, садистом, который с готовностью отнял жизнь у другого человека просто от раздражения и оттого, что ему это нравилось.
К началу процесса Эли похудел и привел себя в порядок. Подобное явление я считаю весьма распространенным. Я даже часто шучу, что к тому времени, как дело передается в суд и заинтересованные лица рассаживаются за столами, взглянув на стол защиты, трудно отличить обвиняемого от его адвоката. Для защиты очень важно без лишних слов намекнуть: «Ну, разве он похож на гнусного убийцу?»
Хотя в присутствии присяжных Эли не произнес ни слова, на протяжении всего процесса он сидел, поставив локти на подлокотники кресла, внимательно следя за происходящим в зале и постоянно передавая записки своим адвокатам. Он не производил впечатление напыщенного и самоуверенного человека и вместе с тем не казался жалким неудачником. Он выглядел как человек, который всерьез встревожен предъявленными ему обвинениями и судом.
В заключительной речи Бобби Картер сказал присяжным: — Вы имели возможность наблюдать за этим человеком целых две недели, и в течение всего этого времени он контролировал свое поведение.
В завершение речи он произнес:
— Пришло время прекратить оправдывать его, пора заставить его поплатиться за свое поведение.
В своем выступлении Роберт Джонс старался убедить присяжных, что все случившееся — «поступок маньяка». Преступление настолько ужасно, что «совершить его мог только абсолютно ненормальный человек».
Я подтверждал, что Эли вполне соответствует общепринятому определению «психа», — справиться с сильной и крепкой женщиной, служащей в морской пехоте, увезти ее в уединенное место, истязать, а затем инсценировать преступление другого типа мог жестокий и эгоцентричный социопат, но не безумец. Судя по показаниям охранника, дежурившего в ту ночь у ворот базы. Эли, ударом лишив Сюзанну сознания, посадил ее на переднее сиденье рядом с собой и положил ее голову к себе на плечо — так, чтобы со стороны они выглядели влюбленными.
На протяжении всего процесса мое сердце разрывалось от сочувствия Джеку и Труди Коллинз. Они были без сил, выглядели изнуренными и потерянными. Я знал, что они видели снимки места преступления, и с трудом представлял себе, как они, родители, могли пережить это испытание. Выступление Джека на суде я расценил как подвиг.
Когда стало ясно, что Эли не собирается давать показания, я решил уехать обратно в Квонтико. Наутро я пригласил Коллинзов на завтрак, и мы долго беседовали. Несмотря на показания и продолжительные беседы с Хэнком Уильямсом и Бобби Картером, мотивы преступления для них до сих пор оставались непонятными: зачем незнакомый человек так поступил с их дочерью? Я пытался объяснить им, что, по-моему, произошло — точно так же, как команде Уильямса. Перед отъездом из Квонтико я зашел повидаться к Джиму Хорну — он когда-то в числе первых начал работать во вспомогательном следственном отделе и теперь наряду с Джимом Ризом стал в Бюро одним из лучших специалистов по стрессу, связанному с правоохранительной деятельностью. Я спросил его, чем можно помочь родителям жертвы в таком случае. Хорн очень чуткий, отзывчивый человек. Он объяснил: главное, что мне остается — слушать и сочувствовать, так и действовал по собственной интуиции Хэнк Уильямс. Джим предложил мне также рассказать супругам о том, что существуют организации родителей убитых детей и другие группы поддержки, и я передал эту информацию родителям Сюзанны. Супруги Коллинз понравились мне с самого начала, но я тогда и не подозревал, какими ценными и преданными помощниками и консультантами для семей, перенесших подобную трагедию, они вскоре станут. Они сделались для меня по-настоящему родственными душами. Именно благодаря им я взялся за эту работу.
Когда суд удалился на совещание, Джейн Эли подошла к Труди.
— Я сожалею о том, что произошло с вашей дочерью, — сказала она.
До сих пор она так и не признала, что ее сын виновен в преступлении, но это было уже какое-то подобие сочувствия.
— Буду откровенна: мне жаль и вас — как мать, и себя — тоже как мать. Ваш сын причинил двум матерям невыносимые страдания, — ответила Труди.
После шести часов обсуждения суд присяжных, состоящий из десяти женщин и двух мужчин, признал Седли Эли виновным в убийстве первой степени и похищении и изнасиловании несовершеннолетней с отягчающими обстоятельствами. После еще двух дополнительных часов совещания по приговору присяжные приговорили Эли к казни на электрическом стуле. Судья Эксли назначил исполнение приговора на 11 сентября.