Похищение огня. Книга 2
Шрифт:
— Разве это тоже дело рук Николая Первого? — поинтересовалась Лиза.
— Да. Его величество использовал все свое влияние, чтобы предотвратить позор подобного соединения.
— Однако Наполеон Третий женат…
Княгиня Ливен презрительно улыбнулась.
— Да, на испанке незнатного и бедного рода, графине Евгении Монтихо-и-Теба. Она посетила меня незадолго до того, как стала императрицей Франции, и, представьте, вела себя в моем салоне как истая аристократка. Не будем, однако, вспоминать сомнительное прошлое этой красотки. До замужества она успела насладиться жизнью. Но ведь мать и бабушка Наполеона Третьего тоже но были образцами морали. Как ни старается Бонапарт создать теперь культ Гортензии и Жозефины Богарне, ему это не удастся. Не правда ли, забавно, что гимном империи стала песенка, написанная когда-то
За ужином Дарья Христофоровна вновь заговорила об угрозе войны.
— Недавно Наполеон Третий сказал многозначительные слова: «Если мои военные суда появятся в восточных водах, то знайте, что я иду, чтобы победить Россию. На этот раз сражаться нам придется в менее суровом климате, чем это было под Москвой». Не правда ли, какой недвусмысленный и зловещий намек на наше Черное море? Я не могу остаться безразличной к такой угрозе. В ближайшие дни мы отправимся с вами, милая Лиза, ко двору королевы Виктории. Есть все основания беспокоиться, что королева и ее правительство присоединятся к враждебной России коалиции. А я, что бы обо мне ни говорили, родилась и умру верноподданной обожаемого мною царя Николая.
Через несколько дней Лиза вместе с княгиней Ливен отправилась через Дувр в Англию.
Дарья Христофоровна стремилась в Лондон еще и для того, чтобы повидаться с Гизо. Княгиня Ливен самоотверженно заботилась о любимом человеке, спутнике ее старости, и тяготилась разлукой с ним.
В Булони, на пристани, в ожидании маленького суденышка, идущего к берегам Англии, Лиза спросила Дарью Христофоровну, почему ее близкая дружба с Меттернихом обернулась враждой.
— О милый друг, — прикрыв глаза, улыбнулась княгиня Ливен, — в нашем кругу мужчины, а тем более выдающиеся, не любят умных женщин. Они привыкли только к поклонению. Ум в женщине невыносим для человека, который считает себя гениальным и но желает слышать ничего, кроме лести. Жена австрийского канцлера, очаровательная дурочка, постоянно курит ему фимиам и совсем не интересуется политикой.
Был конец мая. Начинался великосветский сезон. Королева давала свой первый бал во дворце, подаренном ей около двадцати лет назад герцогом Букингемским. Этот невзрачный плоский серо-желтый замок, опоясанный густым парком, она предпочитала всем другим, за исключением разве только Виндзорского.
Княгиня Ливен, пользуясь обширными связями при дворе, без труда включила Лизу в список приглашенных на первый бал во дворце.
Лизе хотелось посмотреть это необычайное, почти театральное зрелище. Королева объявила, что в этом сезоне ее любимым цветом будет голубой, и платья приглашенных на бал шились из самых дорогих материй только этого цвета или его оттенков.
В полдень и сумерки у сквозной железной дворцовой ограды и глухих ворот всегда собирались любопытные.
Развод караула, о котором возвещали гулкие барабаны, сопровождался сложной церемонией: салютованием шпагами, рапортами.
Гвардия королевы, как и великобританская полиция, вербовалась преимущественно в Шотландии. Только там, среди угрюмых озер и гор, вырастали такие широкоплечие, рыжекудрые силачи. Бывшие пастухи, похожие на викингов, служили также главным украшением уличных перекрестков, где их стадами были отныно омнибусы и кареты. Они же живыми статуями стояли у парадных королевских подъездов, рядом о трехцветной сторожевой будкой. В полицейских темных касках и меховых гвардейских шапках, почти скрывавших лица, в черных форменных шинелях с эполетами, они были декоративны, безжизненны и лишены всякой индивидуальности, как каменные львы и вазы
Смена караула у ворот Букингемского дворца была излюбленным зрелищем детей. Наемные воины короля казались им большими оловянными солдатиками, и нередко малыши просили матерей купить им таких же. Нелегко было поверить, что подобная автоматичность движений доступна живым людям. Даже лошади у двух всадников, занимавших ниши главных ворот, подчинены были механическому ритму барабанов и топоту караульных, этих выстроившихся попарно маскарадных воинов.
Но излюбленнейшую пищу для любопытства английских обывателей доставляли дни дворцовых балов.
Королевский прием еще не начинался, но вереницы карет с приглашенными уже тянулись в прилегающие к Букингемскому дворцу кварталы. Английские богачи и знать подъезжали в слонообразных, покачивающихся в такт лошадиному бегу, обитых сукном или шелком рыдванах и черных каретах с ливрейными лакеями на запятках. Фырканье и ржание великолепных лошадей нарушали покой улиц. Зеваки, с утра дежурившие на путях ко дворцу, рассматривали кареты, в которых сидели дамы в придворных туалетах.
Длинные, широкие платья шились для дворцового бала из затканной золотом парчи и тафты, блестящего атласа или из индийского легкого муслина. В моде были кринолины, растянутые благодаря десятку тонких металлических обручей, образующих под юбкой подобие каркаса для абажура. Те, кто должен был представляться королевской чете, носили тяжелые четырехметровые шлейфы, прикрепленные к плечам. Нелепым пучком торчали страусовые перья поверх фаты, наброшенной на прически дам; в их руках тихо покачивались большие мохнатые веера.
Пытаясь скоротать долгие часы ожидания, придворные леди играли в вист со своими позолоченными, затянутыми в тугие набрюшники кавалерами. Иногда уже с двух часов дня выстраивались чередой кареты королевских гостей, надеявшихся, что к десяти часам вечера им удастся добраться до желанного подъезда.
Приехавшая из Индии графиня беспокоилась, как бы не увяли белые, укутанные листьями лилии, с которыми сегодня предстанут перед троном три ее чахлые, непомерно долговязые дочери. Чтобы утомление не пробилось серым налетом сквозь румяна и пудру на щеки молодых «дебютанток», впервые представляемых королевской чете, отец и брат, оба в орденах и придворных костюмах, старались развлекать их веселыми шутками. Однако ни атлас дорогих платьев, ни прославленные, многократно описанные всей столичной прессой драгоценности, ни тонкие лилии не смогли украсить этих дурнушек.
В противовес английскому мелкому буржуа, вовремя спрятавшемуся и уцелевшему за тяжелой душной портьерой пуританства, английская знать дорого заплатила за свое господство и силу. Со времен средневековья она была заражена и разъедена пороками, привезенными со всех концов мира. И парад старой аристократии у Букингемского дворца нередко казался унылой выставкой физического уродства.
Шпалерами растянувшиеся, дисциплинированные зрители впиваются, позабыв о дожде, о режущем глаза тумане, в окна карет, обсуждая туалеты.
Темнеет. В некоторых движущихся бонбоньерках зажигают свечи. Вист в разгаре. Мимо медленно подвигающихся к цели приглашенных англичан проносятся шарабаны иностранцев — представителей дипломатического корпуса. Их вправе обогнать и задержать только громоздкие, пестрые, похожие на дилижансы кареты придворных и членов королевского дома.
С девяти часов вечера двери дворца раскрыты. Мраморные ступени ведут из обширного желтого холла в анфилады зал. Шаги разодетых, едва влачащих расшитые шлейфы женщин бесшумны на коврах. Одинаковые перья в их волосах покачиваются монотонно, как султаны на гривах унылых лошадей похоронных процессий. Чопорная скука ползет со стен, увенчанных гобеленами, картинами, невыразительными портретами королей в мундирах и мантиях. Застывшими восковыми фигурами кажутся повсюду у дверей расставленные солдаты и офицеры конвоя его величества — причудливая иллюстрация английской истории костюма. Тут и короткие шаровары, кафтаны времен Генриха VIII, со сборчатыми, «фонарем», рукавами из разноцветных полос, и белые, гармоникой плиссированные воротники, привезенные в Шотландию и Англию из Франции злосчастной королевой Марией Стюарт. Тут и елизаветинские пажи в атласных туфлях с большими медными пряжками, и солдаты Карла I в сапогах с отворотами. У портьер, в красных мундирах и меховых шапках, неподвижные солдаты.