Похищенная
Шрифт:
Но за это могущество пришлось дорого заплатить: за очень долгую жизнь - отсутствием полноценных детей, за сверхспособности - добровольным отказом от чувств и эмоций. Сила, которую они получили, оказала им плохую услугу. Они использовали ее как оружие, и это оружие обернулось против них самих. Однажды развязав очередную войну, они превратили свою планету в пылающий факел.
Эта событие произошло больше семи тысяч лет назад, но с тех пор Тариан был ничем иным, как маленькой тусклой искоркой, затерявшейся между белым гигантом Аммораном и красной звездой Ратсом. А вокруг него в автономных космических станциях,
Но амоны были не единственными обитателями этих Домов. Как раз наоборот, самих амонов осталось очень мало, они составляли меньше процента тарианского общества и почти все так или иначе были связаны с императорской семьей. Вторыми по численности являлись теркхаи - дети от связи амонов с наложницами низших каст.
Как объяснила Стелла, теркхаи рождались только мужского пола. Они были внешне похожими на своих отцов, но не обладали ни их способностями, ни их долголетием, а еще были абсолютно бесплодны. Зато имели с отцом ментальную связь. Из них создавали личные гвардии, охрану или телохранителей для Высших амонов, ведь такая охрана никогда не предаст, а в нужный момент даже пожертвует жизнью ради отца.
Но основное население космических Домов составляли низшие касты - омраны и омрани - мужчины и женщины. Они были серокожими, с жесткими черными волосами и красными зрачками. И, как поняла Инга, именно омраны составляли экипаж «Аламаута». Это они следили за ее адаптацией в лаборатории, они принесли ей первый хатсан. И это именно им было запрещено разговаривать с ней. Потому что она - ливарри.
Ливарри в иерархии тарианского сообщества стояла отдельной строкой. Но у Стеллы оказалось слишком мало информации на этот счет. «Женщина другой расы, адаптированная под нужды амона», - это все, что она выдала Инге. Какие бы вопросы девушка не задавала, как бы не пыталась выяснить значение этого термина - андроид отвечала только одно:
– Запрашиваемая информация отсутствует в базе данных.
И такая секретность наводила на размышления.
Зато теперь все части мозаики понемногу начали складываться в одну большую картину.
– Значит, Алларду и всем амонам под страхом смерти запрещено испытывать душевные волнения, - подытожила Инга спустя несколько часов.
– Они что-то колют себе, чтобы заглушить чувства, постоянно проходят проверку на уровень эмоций, а тех, кто ее провалил, ждет принудительная стабилизация. Правильно я поняла?
– Да, госпожа.
Заложив ногу на ногу и покачивая туфлей, чудом державшейся на кончиках пальцев, Инга лежала на полу, на ворохе одежды, пока Стелла наводила ревизию в нефе, подбирая ей платье для будущего приема.
Очередной день пребывания в адмиральской каюте клонился к закату, но сегодня Аллард здесь так и не появился. И Инга надеялась, что поужинает без него, в компании Стеллы, к которой уже начала привыкать.
– А принудительная стабилизация это, по сути, полное стирание памяти.
– Да, госпожа.
– Жестко у них...
– Чем больше сила, тем жестче должны быть ограничения, контролирующие ее.
– А как же свобода выбора?
– Это самое опасное оружие во вселенной. Оно заражает умы.
– Не пойму, что ты хочешь этим сказать.
Стелла отложила в сторону платье из розового муслина и достала
– Подумайте, почему межгалактическое сообщество боится землян и не хочет вас видеть в своих рядах? Почему вас не пускают дальше вашей звездной системы? Потому что вы дети, подростки по сравнению с другими расами. Вы бросаетесь из крайности в крайность и каждый раз прикрываетесь свободой выбора. Но что дала вам эта свобода? Последняя катастрофа разрушила озоновый слой и превратили Землю в пустыню. Теперь вы живете под куполами, питаетесь протеиновой смесью, а растения и животных видите только по галавизору. Но если бы вместо свободы выбора над вами был жесточайший контроль - такого бы не случилось.
Удивленная Инга даже приподнялась, чтобы посмотреть на Стеллу. Но у той на лице не отразилось ни единой эмоции.
– Это ты сейчас чьи мысли транслируешь?
– с подозрением пробормотала девушка. Слова блондинки задели ее за живое.
– Разве у меня не может быть собственных мыслей? Я вижу, слышу, обрабатываю полученную информацию - и делаю выводы. Но мой разум построен на логике, а ваш - на эмоциях. Поэтому я могу понять, чем руководствуются тарианцы, принимая такие законы. А вы - нет.
– Конечно, - фыркнув, Инга откинулась навзничь, - это же не ты однажды проснулась и поняла, что вся твоя прежняя жизнь - фикция, а ты просто клон, бесправный и бессловесный.
– Простите, госпожа, - Стелла неожиданно перешла на прежний нейтральный тон, - амон адмирал ждет вас на ужин в секторе релаксации.
– Надо же...
– Инга саркастично пожала плечами. Новость ее совсем не обрадовала.
– А чего сам не пришел? Или ты теперь у него вместо секретаря.
– Этот вопрос вам лучше задать ему самому.
– Обязательно задам. И еще несколько, которые меня очень интересуют.
Глава 18
18
Аллард стоял у фонтана, задумчиво наблюдая за игрой его струй. Протянув руку, он подставил ладонь под прохладную водяную струю, и та разлетелась в разные стороны сверкающими каплями. Но не смогла ни намочить перчатку, ни остудить горящую кожу адмирала.
Аллард знал: его огонь невозможно залить водой.
Легкий шорох открывающихся дверей заставил его обернуться. Адмирал на мгновение окаменел, чувствуя, как увеличивается внутренний жар, как пламя, которое он уже несколько дней безуспешно пытался укротить, рвется наружу. До боли сжав кулаки, он усилием воли заставил себя двинуться с места навстречу гостье.
Она была прекрасна. Восхитительно очаровательна в его глазах даже в глухом схети. Его ливарри и, как выяснилось, к несчастью, его арайя.
Арайя. Душа моя.
Так амоны называли любимых женщин тысячи лет назад, задолго до того, как возник запрет на чувства. Тогда еще они имели право любить. Но с тех пор прошло много веков и само слово «любовь» исчезло из лексикона. Душевные волнения, которые эта маленькая землянка разбудила в нем, были преступными. Но, даже зная о наказании, зная обо всех последствиях, которые могут ему грозить, Аллард не мог найти в себе сил, чтобы прекратить это все одним махом.