Похититель душ
Шрифт:
Я выполнила обещание, которое дала своей подруге-журналистке, и не разговаривала об этом деле с другими репортерами. Было совсем непросто, поскольку они меня преследовали. Однако ни одну из семей не связывали подобные обещания – они могли говорить свободно. Некоторые так и поступали. Я была возмущена, когда узнала, что одна из семей продала свою историю бульварной газетенке за непристойную сумму. Продажа ужасов за наличные – как же это отвратительно! Непростительно!
Сколько же раз во время споров с Йоханнсеном мне хотелось сказать родителям погибших детей: «Вы не понимаете, на что готовы согласиться!
Но я не могла. Законы профессии не позволяли мне поделиться подробностями этого дела; если тайна следствия будет нарушена, исход процесса может быть поставлен под угрозу. Эти люди уже начали продавать свои собственные истории, и я не могла рисковать тайнами следствия.
Решение Йоханнсена о том, что он будет требовать смертного приговора, было озвучено во время тщательно подготовленной пресс-конференции; Шейла Кармайкл выступала мало, однако сумела извлечь пользу для своего клиента из слов прокурора.
– Мы намерены защищать Уилбура Дюрана против любого и всех обвинений, насколько позволяет закон, – заявила она, после того как официальная часть подошла к концу.
Она сделала все, что было в ее силах, чтобы среди присяжных оказались самые удобные для них люди. Шейла постаралась исключить из состава бабушек, учителей, родителей, всех, кто имел хоть какое-то отношение к детям. Но идеального состава присяжных для Уилбура Дюрана – бездетные мужчины с сомнительным представлением о своем поле, с врожденным чувством права на собственное мнение и гибкими моральными устоями – не смог бы добиться даже самый изощренный и пристрастный консультант.
Двенадцать основных присяжных и шесть дублеров не производили впечатления людей, «склонных к вынесению оправдательного приговора», как, по слухам, заявила Шейла. Впрочем, ей удалось добиться включения двух людей, принципиально возражавших против смертной казни.
– Я не сомневалась, что этого будет достаточно, – заявила она в одном из интервью после окончания процесса. – Однако все пошло довольно странным путем. Отработанная стратегическая линия далеко не всегда развивается так, как вы предполагали.
Когда в начале процесса судья обратился к присяжным, он подчеркнул, что жюри должно вынести приговор (он ничего не сказал о возможной невиновности подсудимого), основываясь исключительно на фактах дела, и что в процессе выбора решения им не следует думать о максимальном наказании. Он также заметил, что в фазе вынесения приговора будут рассмотрены дополнительные свидетельства и улики, если подсудимого объявят виновным, кроме того, смертный приговор далеко не всегда приводится в исполнение. Судья также добавил, что присяжные не должны учитывать свои религиозные и политические убеждения при принятии окончательного решения – предупреждение, которое всегда дается, но редко принимается в расчет.
Я плакала как ребенок, когда Уилбура Дюрана признали виновным и приговорили к смерти.
Глава 37
Жан де Малеструа передал меня на попечение стражника, сказав, что мне нездоровится и меня нельзя выпускать из коридора, пока он не вернется. Затем он вошел в апартаменты Жиля, словно там не пряталось страшное зло. Когда через несколько минут он вышел, лицо его было мрачным.
– Он рассказал мне, что произошло, – проговорил епископ. – Он признался в убийстве Мишеля.
Я схватила его за руку и самым бесстыдном образом повисла на нем.
– Он издевался надо мной, он поведал мне все в самых мельчайших подробностях. А я его слушала, словно не могла не слушать. Какие ужасы, какие святотатственные вещи он говорил… Я в жизни не переживала ничего подобного…
Жан де Малеструа перекрестился и положил мне на лоб руку.
– Всемилостивый Отец Небесный, – громко произнес он слова молитвы. – Позаботься об этой женщине и подари ей утешение в темный час ее страдания.
Он провел меня по коридору к лестнице.
– Я искал вас в вашей комнате, но Жан сказал, что вы ушли, как ему показалось, повидать Жиля. Я очень удивился, но он сказал, что вы уже туда ходили. Жильметта… это правда?
Я едва заметно кивнула.
– Но… зачем?
– Потому что я хотела задать ему вопросы, на которые мог ответить только он. Плохо, что Жан вам все рассказал. Лучше бы вы ничего не знали.
На лице у него появилось так хорошо знакомое мне выражение неудовольствия, которое, как это ни странно, меня успокоило.
– Давайте не будем сейчас это обсуждать, сестра; позже у нас будет достаточно времени для разговоров. Должен признаться, я рад, что он мне сказал. Одному Богу известно, что вы могли натворить. Для женщины, занимающей ваше положение, так себя вести…
– Будь проклято мое положение! Почему я должна жить, руководствуясь тем, что оно от меня требует?
– Потому что мы все живем по этим законам, и так должно быть, чтобы не допустить наступление хаоса, рожденного беззаконием. – Он немного помолчал, а потом добавил: – Должен заметить, мы все видели, что происходит, когда кто-то забывает про закон – а в случае с милордом и вовсе его презирает. Впрочем, учитывая все обстоятельства, великодушный судья посчитал бы, что вы не заслуживаете наказания за убийство милорда.
– Как в случае с женщиной, убившей мужа, который чуть не забил ее до смерти?
– Это совсем другое дело. То, что вам довелось пережить, гораздо страшнее.
– Вы даже половины того, что мне пришлось пережить, не знаете.
– Au contraire [80] , – сказал он, и я услышала, как потеплел его голос. – Я все знаю.
– Это невозможно. Если только Жан вам не рассказал.
– Мне не нужно было говорить с Жаном или еще кем-нибудь, чтобы понять, что вас мучило. Вы несколько месяцев подозревали, что милорд убил вашего сына. А теперь узнали, что он действительно это сделал.
80
Наоборот (фр.)