Поход Черного Креста
Шрифт:
Отхлебнув эля, Джарво посмотрел на роспись стены трактира. Рисунок изображал Пророка во главе его верных последователей во время первой Священной битвы на Ярмарке в Ингольди. Бросив обагренные кровью невинных горожан сабли, похожие на боровов стражники обращались в бегство. Джарво снова отвернулся к окну.
Страх. Сатакийцы уничтожали всех и все на своем пути. Тот, кто не успевал присоединиться к их орде, принеся присягу на верность Черному Богу, дорого расплачивался за нерасторопность. Но жрецы Сатаки знали о пороках человека. Знали они и то, что ради спасения жизни или в надежде когда-либо вырваться из владений их божества человек способен на ложь. Поэтому в Империи была разработана и приведена в действие
Нучи были повсюду. Они подрывали могущество Империи, организовывали заговоры против Пророка Ортеда, распространяли богомерзкую ложь, ставили под угрозу успех Великого Похода. Когда Пророк объявлял о начале очередной великой стройки, нучи подбивали народ на саботаж, требуя объяснить необходимость бесплатной работы. Когда деньги, полученные в качестве очередной контрибуции, целиком уходили на содержание армии и жрецов, нучи жаловались на бедность и отсутствие денег. Во время общих молитв и песнопений нучи не проявляли достаточного рвения и восторга. Счастьем для Империи было то, что воины Сатаки нутром чуяли зловредных нучи и отлавливали их при первом же подозрении.
Джарво решил не испытывать больше свое везение. Главное он себе доказал: при необходимости он сумеет пройти по улицам Ингольди, не попав в лапы первому же стражнику.
Выходя из трактира, он услышал страшный крик: ребенок умирал от невероятной боли. Одновременно из подворотни пополз запах горящего мяса.
— Совсем одурели! — воскликнул один из стражников. — Заигрались, понимаешь ли. Так ведь и дом спалить недолго!
Вдвоем с напарником они бросились в подворотню, чтобы пресечь беспорядки: могло сгореть имущество великой империи.
— Нучи! Нучи!
Крики горящей заживо девочки и звонкий заливистый смех…
XVIII. СНЫ И ВИДЕНИЯ
Когда Эрилл сердилась, ее глаза сверкали такими же яркими зелеными искрами, как и серьги из змеиного камня в ее ушах. Сейчас она рассердилась не на шутку.
— Ты просто законченный болван, Джарво! Я же тебя предупреждала — не суйся один на улицу! И вы на него поглядите: первое, что он сделал, оказавшись в городе, — нарвался на патруль.
Она действительно разозлилась. Разозлилась настолько, что назвала его настоящим именем, а это было очень рискованно в городе, где и стены имели уши.
— Да сколько же мне сидеть в этой норе! — не выдержав, огрызнулся Джарво. — Черт побери, я благодарен тебе за все, что ты для меня сделала, но сколько можно хорониться у тебя под кроватью, когда Эскетра изнывает, мучается в гареме этого дьявола!
Эрилл абсолютно не расчувствовалась, услышав эти слова.
— Знаешь что, мне было бы наплевать, если бы ты подставлял под топор только свою шею. Неужели ты не понимаешь, болван, что, схватив тебя, они выйдут и на нас? Вот тогда все мы вместе весело сыграем последнее представление в сезоне на крестах площади Юстиции.
Разумеется, все это Джарво продумал, но тем не менее решил рискнуть.
— Извини, Эрилл, — буркнул он, отступая перед ее гневом. — После того как ты рисковала из-за меня, я не могу, не имею права подвергать опасности тебя, Боури, твоих друзей. Но, черт возьми, не могу я сидеть сложа руки, зная, что Эскетра…
Эрилл от души выругалась. Она здорово сглупила, рассказав Джарво, что объект его «великой любви» жив, что Эскетра неплохо устроилась, нежась в мехах и шелках в покоях башни Пророка в крепости Седди. Но, судя по всему, Джарво несколько тронулся умом, узнав, что Сандотнери теперь мертвый город, груда голых развалин. Отчаявшись спасти королевство, он с упорством безумца строил планы освобождения Эскетры из застенков Ортеда. До поры до времени приступы такой активности были нечасты и сменялись долгими периодами черной меланхолии. Но в последнее время Джарво не на шутку разошелся, и его поведение стало внушать Эрилл серьезные опасения. Разумеется, абсолютно незнакомую ей женщину по имени Эскетра она возненавидела всей душой.
Вздохнув, Эрилл обратилась к Джарво, как к непослушному ребенку:
— Слушай, у меня есть кое-какие дела. Ты обещаешь мне, что не сунешься за пределы театрального двора, пока я не вернусь?
— Если принесешь мне сюда горшок, я и из фургона ни ногой.
Эрилл ушла не попрощавшись. Джарво даже не посмотрел ей вслед. Размышляя, он пришел к выводу, что не должен ощущать себя виноватым. В конце концов, Эрилл всего лишь бродячая актриса, девчонка со дна общества. Да, она рисковала, спасая его, но где ей, при ее-то происхождении, понять высокие чувства и порывы благородного рыцаря. Истинная любовь — разве способна она понять, что это такое? Впрочем, это не мешало Джарво испытывать к своей спасительнице и ее приятелям снисходительную благодарность, какую испытывает господин по отношению к верным и надежным слугам.
Снисходительная благодарность. Не больше. Ни в коем случае не больше. Иначе это уже будет оскорблением своего достоинства.
В памяти Джарво мало что сохранилось от опаленных лихорадкой дней. Он долго пролежал в фургончике Эрилл и Боури. Еще не зная, как зовут его спасительниц, он пил подносимые к его рту отвары, жевал какие-то листья, глотал порошки. Перед ним время от времени появлялось красивое лицо юной блондинки и, реже, обычно недовольное лицо темноволосой женщины постарше. Всем любопытным Эрилл поясняла, что раненый — ее жених Инсеймо, геройски сражавшийся под Меритавано. Обычно расспросы на этом заканчивались. Много, очень много было в Империи Сатаки таких изуродованных войной солдат.
Не сразу, не в один день Джарво стал понимать, где он, с кем и что с ним происходит. Пытка отчаянием, когда он наконец осознал и понял все, оказалась страшнее всех мучений лихорадки и кошмарных бредовых видений.
Джарво восстановил в памяти битву, момент, когда понял, что проиграл, и дал сигнал к отступлению, пытаясь спасти хоть остатки своей армии. Потом — бешеная скачка прочь от догоняющих кавалеристов Кейна. Затем — безумный рывок по неразведанному зеленому лугу, на поверку оказавшемуся топким болотом. Верный конь Джарво провалился в разверзшуюся под его копытами трясину, и всадник, перелетев через голову скакуна, тоже рухнул в засасывающую грязь. В своих тяжелых доспехах он был обречен. Зловонная болотная жижа стала наполнять стальной панцирь, просачиваясь сквозь суставные сочленения и заливая шлем через щели забрала. Джарво основательно нахлебался мутной воды и, задыхаясь, уже почти потерял сознание…
Невидимые руки резко выдернули его из трясины. Торопливые пальцы расстегнули крепления шлема и сняли с головы Джарво маску демона. Верные присяге, всадники легкой кавалерии, сняв с себя кольчуги и шлемы, вернулись на болото, чтобы под стрелами противника попытаться спасти командира. Вытащить Джарво из стального гроба им удалось. Но с каждой секундой их становилось все меньше. Было ясно, что Кейн пустит свою конницу в обход болота и перекроет им выход. Кто-то из оказавшихся в ловушке воинов Сандотнери решил рискнуть и, не веря страшным рассказам о сатакийцах, сдался в плен солдатам Кейна. Кто-то погиб, получив стрелу в спину; кто-то утонул, оступившись и провалившись в зыбкую трясину. Остальных разметал по топким кочкам бой с пехотой Кейна.