Поход кимвров
Шрифт:
Пирующие сидели в низком, полуподземном помещении с земляными стенами, выложенными камнем, и с бревенчатой крышей; на полу горел длинный костер – само божество в прирученном домашнем состоянии. Вокруг огня сидели мужчины – гости божества – и угощались; нежное бычье мясо не требует долгих приготовлений, а потому каждый сам заботился о своем жарком, сообразно своему вкусу: кто обжаривал куски, насаживая их на палочку и поворачивая над огнем, кто довольствовался тем, что валял свой кусок в горячей золе. Рог ходил вкруговую, но не с пивом или медом, как было принято на празднестве зимнего солнцеворота, а с ключевой водой: она лучше всего утоляет жажду после мяса, этому надо поучиться у волка. Впрочем, вода-то была не простая, а из священного источника, обладавшая чудодейственной силой. Правда, от нее не опьянеешь, но летом на солнце никому и не нужно взбадривать себя хмелем!
Разговоры велись самые серьезные – о посеве, о размежевании, о натянутых отношениях с окружающими племенами; все эти вопросы должны были получить разрешение на днях, когда на вечевом холме соберется народное вече, или тинг. Опять беседовали о лошадях, приправляя беседу лакомыми кусочками коней, сложивших сегодня живот свой на рогах у быка, то есть конскими почками и языком, так как принесение в жертву конского мяса происходило днем позже. Беседовали и об охоте – поубавилось ныне оленей по сравнению с прошлыми годами, зато диких кабанов развелось слишком много: они вредят полям, и их надо бы истребить; волки лютовали этой зимой – у одного бонда волк зарезал одиннадцать овец в самом хлеву, у другого загрызли вечером бабушку по дороге от одного закута к другому; пришлось предать сожжению лишь половину старухи – стыд и срам! Вспоминали, кого утянуло в этом году под лед: фьорд вдруг разинул пасть и среди бела дня поглотил четырех ловцов угрей, даром что ему своевременно уплатили дань рабом. Ох-ох-ох!
Снова вспоминали кончину быка, одобрительно поглядывая на Бойерика. Тот сидел разгоряченный, с осоловелыми глазами и затуманенной головой, тяжело посапывая; ему было непривычно сидеть в закрытом помещении, поэтому ноздри у него так и раздувались, а голова была тяжелая, словно кто-то хватил по ней обухом; ему куда легче было восемнадцать раз перепрыгнуть через быка, чем посидеть в доме за столом; но он крепился, ни один мускул не дрогнул у него на лице, когда его собирались похвалить за подвиг; когда же похвалы раздавались, он учтиво переводил речь на другое. Все его поведение приходилось по душе старикам, которые втихомолку испытывали его.
Но самая желанная минута празднества наступила, когда пирующие попросили Норне-Геста сыграть на арфе и, если возможно, поделиться сокровищами своих знаний – в виде саги или песни; все знали, что нынче он вернулся из дальних краев, о которых большинство и понятия не имело. Вместе с сытостью пришло желание обогатить свой ум. Успели ведь съесть и второе блюдо – суп с вареным мясом, на третье – кровяную колбасу, нашпигованную свиным салом (свиные туши приносились в жертву в другие времена года), и, наконец, полакомиться хлебом, подававшимся здесь в изобилии, толстыми ломтями, нарезанными от большого каравая и жирно намазанными маслом; все это запивалось настойками из клюквы и брусники, подслащенными медом и приправленными горьковатым болотным багульником. Да, тут умели жить!
Так вот, после всего этого угощения гостям захотелось послушать песни и сказания, и к Норне-Гесту стали обращаться с почтительными и любознательными расспросами. Одному хотелось знать, не видал или он столпов мира и достаточно ли они надежны и прочны; другой спрашивал – правда ли, что на свете водятся звери величиною с торфяную кучу и с носом, который болтается между торчащими наружу клыками и на конце снабжен отростком наподобие руки? Подумать только, хватать носом?! При этом зверь будто бы совсем неуязвим, словно весь с головою оброс железом, от природы закован в латы! Да чего только не наслушаешься порою! Впрочем, на жертвенном котле были изображены и звери с хоботом, и другие чудовища; их все видели, так что и здесь жили не круглые невежды. Здесь таких чудовищ не водилось, но изображения их свидетельствовали, что здесь чтут богов и верят в многообразие их всемогущего творчества. Правду говорят, что чудеса лунного мира неисчислимы и неисповедимы силы небесные! Так мыслил и кузнец, когда он с помощниками своими ковал во славу богов и неба большой серебряный котел, на который потратил несколько лет упорного труда. На стенках котла были возвеличены все боги, о каких только слыхали кимвры. Между прочим, был изображен и бог валлонов, с оленьими рогами на голове, держащий в одной руке священный клятвенный обруч, в другой – змею с головой овна – знамение разящей молнии; он повелевал громами в своей стране, и такого бога стоило почитать. И многих других богов и богинь: не было под солнцем сил, не достойных поклонения и жертвоприношения, вот поэтому все они и были изображены на жертвенном котле, чтобы напоминать о себе всякий раз, когда котел наполнялся кровью. Да что, на свете есть, видно, чудеса и удивительнее: теперь вот толкуют о каких-то невидимых богах, которые будто бы сильнее всех! Но пусть себе верит в них кто хочет; здесь предпочитали тех, которых можно видеть, – Солнце и Луну, да так-то вернее!
Все знали, что в свое время, когда кузнец работал над котлом, украшая его олицетворениями мировых сил и изображениями зверей, он расспрашивал обо всем Норне-Геста, побывавшего на краю света, и действовал по его указаниям; кого же теперь и расспрашивать, как не того, кто видел все собственными глазами? Какой вид у этих всех чудовищ на самом деле?
Взять хотя бы грифа – летает ли он запросто вокруг, подобно здешним орлам и журавлям, или это большая редкость? Правда, что он впрягается в небесную колесницу и возит солнце? Тогда он, должно быть, несгораем? Впрочем, про такие примеры уже слыхали: всем известно, что драконы пожирают и изрыгают пламя! Что же, глазам больно глядеть на грифа, так он ослепителен? Что касается коней, то говорят, в дальних странах они бывают диковинные – и крылатые для воздушных полетов, и с плавником вместо хвоста для плавания по морю. А как это катаются на китах на Крайнем Севере? Надо сознаться, что на юге способы передвижения достигли большого совершенства: в этом южане опередили северян, вне всякого сомнения! Но как там насчет безопасности? Правда ли, что все время приходится бороться с чудовищами и отражать их нападения? Говорят, там есть и такие дикие звери, у которых на всех четырех лапах насажены серпы и они ими скашивают все живое на своем пути? А женщины на юге так прекрасны, что могут очаровать всякого своим видом. Правда, что там есть женщины с десятком грудей? Обо всем этом и о многом другом хотелось бы хорошенько разузнать.
Бойерик тоже вставил свое слово, скромно, как подобает младшему, но коротко и ясно; старики одобрительно кивали: этот постоит за себя! Вопрос был деловой: Бойерик интересовался военным делом, даром что был молод. Ему захотелось разузнать кое-что о крепостях или городах на юге, как в стране валлонов,
так и в других. Он уже разузнал кое-что о жителях тех стран и продолжал выспрашивать всех купцов и торговых людей, прибывающих на Лимфьорд. В здешних местах крепостью или городом называли высокие земляные насыпи, валы, возводимые на возвышенностях или в лесу, за которыми в военное время укрывалось от врагов население вместе со стадами. На юге же, он слышал, крепости складывают из камней, обтесанных в виде четырехугольников, и поверху каменной кладки устраивают помещения одно над другим; такое сооружение может вместить в своих стенах весь народ. Но как же взять такую крепость? Говорят, будто враги швыряют туда каменья такой величины, что один человек не в силах поднять их, притом на расстояние втрое, вчетверо больше полета стрелы. Правда ли все это? И какое там вообще оружие?
Норне-Гест поглядывал на каждого вопрошавшего, в том числе и на Бойерика, словно мысленно собирая в памяти их вопросы, но не отвечал на них сразу и прямо. Скальд был очень молчалив. Все, что он видел и слышал, он хранил про себя, пока не облекал все в образы. Он знал, что только образы вполне понятны. Надо было придать ответу форму, которую бы ум слушателя легко схватил и удержал; язык должен быть сжатым и красочным, отражать мир и его внутреннюю сущность. Скальд задумался.
Арфу он поставил между колен и начал перебирать немногочисленные струны – без особого искусства, давая скорее просто звуки, нежели музыку; но здесь, в этом полумраке, наполовину под землей, звуки производили какое-то особое впечатление на слушателей. Лица у них дрогнули, глаза с мольбой обратились на музыканта, по спине забегали мурашки. Что это такое? Хрупкий неведомый мир плыл им навстречу, срываясь со струн, мир непонятный, заставлявший сердце сжиматься, а глаза гореть.
Держа их таким образом во власти своих чар, старик, с поникшей на грудь головой и померкшими очами, задумался, словно улетел мыслями куда-то далеко-далеко. Наконец он встал и пропел песню, одну-единственную, полную загадочной мудрости. Он стоял, выпрямившись во весь рост, и пел, как все скальды, протяжно, громко и проникновенно:
В свете нет равнойКрепости древней,Стене многомильной.Счета нет льдистымГребням с зубцами,Что в небо вонзились.Козы на кручах,Тучи под ними,Орлы реют ниже.Разных два мираСмотрят на крепость;Мир первый – мир стужи.Залитый солнцем,В далях прозрачныхДругой из них тает,Лезет на льдиныБелый, лохматыйМедведь за тюленем;Ярки сполохи,Быстры олени —Гоняет их холод.Хоботом длиннымСлон, как рукою,Плод пальмы срывает.Грифы же сытыРебрами негров,Растерзанных львами.Строивший крепостьСтроил, чтоб вечноТвердыней стояла,Стражем на граниСевера с югом,Миров двух различных.Умное племяДержится молчаВ середке меж ними.Каплют капелиВ диких ущельяхИ реки рождают.Темные елиСтонут от ветраНа северном гребне.К югу – ворота,Солнечный выход,С лазурною аркой.Север не нужен,Юг не заманчив,Просторней в середке.Птицами взвейтесь,Ройтесь кротами,Ползите, как черви, —Не миновать вамКрепости древней —Стена путь закроет.Северный отпрыскБольше, чем солнцем,Питаем надеждой!Детям же Нила,Что даст им север?Умрет странник нищим!Смехом злораднымВстретит гиенаПришельцев несчастья.Видел всегда яТучным туземцаИ тощим пришельца.Тщетно пытатьсяМестом менятьсяМирам разделенным.Древней преградыНе миновать им —Стена путь закроет!Норне-Гест умолк, и воцарилась тишина. Все сознавали благоговейно, что слышали поучение, и каждому казалось, что он получил иносказательный ответ на заданный им вопрос. Особенно интересно было упоминание о столь многих невиданных зверях. Песня несомненно была очень хороша, и праздник много выиграл от нее. Бойерик весь пылал; крепость, о которой он спрашивал, стояла перед ним, упираясь ледяными зубцами в небо! У него была отличная память, и он с одного раза запомнил всю песню слово в слово и не забыл до будущих времен, когда смысл ее вполне ему открылся.