Поход клюнутого
Шрифт:
– Да заплачу я! – вскипел сэр Малкольм, долготерпением от природы обделенный (во всех без исключения аспектах, к немалому разочарованию леди Коринны).
Бинго помялся, сделал шажок и наконец обнародовал свой главный аргумент:
– И мне, это… Мясо нравится, мечи нравятся, деньги, обратно, нравятся, блестят оченно симпатишно. Нравятся еще лошади и женщины, а дядька Кондратий, допрежь чем хватить меня посохом вдогон – народная традиция, «на посошок» называется, – предрек, что должен непременно понравиться еще и некий теятр. А это… мужики в доспехах… не того. Понял? Чтоб мне без этого всякого… наслышан я про городские нравы!
– Всякого – какого? – опешил доблестный сэр Малкольм. – Ты о чем, башка два уха? Чем тебе доспехи не угодили?! Да на тебя самого б навьючить хороший комплект, а то и все два, даром, что ли, перерос даже королевскую гвардию!
– О! – успокоился Бинго, не обнаружив ни намека на неискренность. – Тогда ладно. Тогда пошли. Только ты не забудь, что пиво обещал. И пряники!
И, распихав полдюжины зазевавшихся зрителей,
Толпа разразилась за спиной гоблина гулким приливным рокотом, решительно не желая верить в мирный исход исторического события. Кто-то решительно доказывал стоящим сзади, что только что из глаз капитана шибали молнии, а гоблин встречал их на подступах огненными шарами, также офтальмологического происхождения [1] . Другие начали компенсировать недостаток зрелищности за свой счет, пустив в ход припрятанные под полой дубинки, литые кастеты и намотанные на руку предосудительные приметы №18. Более практичные базарные деятели, не теряя зря времени, припустились резать у зевак кошельки. Некая перспективная юная воровка тренировки ради увела с прилавка полупудовую тыкву, но тут же с разочарованием вернула, ибо тыква ей была вовсе не нужна, а таскать ее было неудобно. Под шумок кое-кому даже сунули под ребро заточенную полосу скверной стали, с пожеланием возвращать долги вовремя, а по паре особо назойливых голов со стуком прошлись древки копий капитанской свиты.
1
Забегая вперед, скажем, что чрезмерно пылкий разумом менестрель Полиартрит Фуфлыжник, сам при событии не присутствовавший, но прослышавший о нем час спустя в «Орбусе», богемном ресторанчике при балагане старого Копьетряса, немедля сложил на эту тему балладу. Называлась она «Последняя битва», начиналась со слов «Один был суров, ему имя – Закон; вторым был гогочущий Хаос» и вскоре получила памятный приз Ложи Бардов как самое кровавое произведение в истории авторской песни. Победителей в балладе не случилось: благородный Закон с хрустом провернул свой блистающий меч в теле коварного Хаоса, но и сам отдал концы на рогатине последнего. В общем, все умерли. Баллада получила широкую популярность в кругах порвенирских анархистов и даже какое-то время служила им революционным гимном, пока... Впрочем, это уже совсем другая история.
Итак, базар жил своей бурной и яркой жизнью, и покидающий его Бинго, отвлекшись от вдумчивого созерцания лошадиного крупа, ошеломленно потряс головой: нигде еще его персона не вызывала такого ажиотажа. Разве что на том постоялом дворе, где он провел прошлую ночь и узнал, что «а чиво?» проходит далеко не всегда. И еще в родном клане, когда взятый им на посмотреть посох Мастера Зазеркалья внезапно разразился чудными разрядами, от которых осыпалась добрая треть замковой стены. А самого Мастера, предусмотрительно заблокированного в сортире посредством подпирания дверцы колом, завалило обрушившейся кровлей. Хотя Бинго и бросил тут же окаянную палку, и принял самое деятельное участие в разборе завала, благодаря чему колдуну пришлось провести по уши в выгребной яме всего каких-то полдня, смотрел он зверем, грозился издалече злополучным посохом и половину клана настропалил против бедолаги Бингхама. Правда, клан по большей части воспринял происшествие адекватно и со смеху покатывался, но тоже, согласитесь, не предмет для восторгов, когда над тобой днем и ночью раздается гогот. Сосредоточиться не дает и спать мешает. Одно утешение, что над Мастером смеялось на одного гоблина больше (ну не мог Бинго побороть в себе приступов неудержимой веселости).
Тем не менее никак Бингхам не мог привыкнуть находиться в центре внимания. Что-то в его сумрачной душе восставало всякий раз, как народ вокруг, притихая, начинал к нему разворачиваться. Говорят, у иных хумансов принято в таких случаях страстно желать стать махоньким и шмыгнуть куда-нибудь в норку. Бинго, однако, всякий раз преисполнялся стремлением обратным – вырасти до размеров огра, горного великана-людоеда, или вовсе до драконьих габаритов. Он давно уяснил для себя занятный парадокс: чем ты заметнее, тем меньше ненужного внимания привлекаешь. Но цивилизация, видимо, не только ослабила мускулы хумансов, но и поголовно отшибла им нюх, ибо, собираясь кучей, они нахально попирали закон природы, беззастенчиво таращась на здоровенного гоблина. А Бинго как раз был крупным парнишкой – с макушки любого другого гороподобная капитанская лошадь походя ощипала бы торчащие жестким ежиком волосы.
Над королевским гвардейцем, как метко заметил наблюдательный сэр Малкольм, гоблин возвышался бы на добрых полголовы, даром что гвардию подбирали из вояк, славных выправкой и никак не менее шестифутового росту. Добавьте к этому шею толщиной с годовалый дуб, размашистые от природы плечи, на которые при нужде с кряхтением
В ряде мест, как, например, на ручищах, знатных своей загребущестью, скрепите змей плотными тугими узлами, чтобы не расползлись (это у нас будут бицепсы и трицепсы). Наденьте формованный анатомический панцирь из меди, которая хоть и мнется под ударом, но при этом и костяшки дерзнувшего плющит, как похмелье – жреца Кейджа после ритуальной оргии. Нахлобучьте шлем-армэ из доброго дварфийского мифрила, славно держащий даже удар троллиной палицы. Обтяните полученное слегонца позеленевшей парусиной, какая не пропускает не только любой дождь и ветер, но и иную стрелу и даже аспидное драконово дыхание. Произвольно разместите на лице нос-клевец, уши-кинжалы, глаза-буравчики и пасть-капкан. Увенчайте композицию плотной грядкой жесткого бурого волоса. Ах да, и не забудьте щедро посыпать релизную версию везением. Что говорите? Слишком хорошо? Так, говорите, не бывает? Ну, ваша взяла. В плане компенсации выкиньте, что там у него в черепе. Все равно не пригодится. У эстетствующих эльфов, знаете, бытует мнение (может, и шутка, кто их разберет), что гоблины – диплодоки. Непонятно, что это значит, но отрубить гоблину голову у них считается недостаточным. Да и правильно, это не самое слабое гоблинское место.
Вот такой у нас получается Бинго, который с гор спустился и теперь идет запросто трескать с господином капитаном пряники.
Все вышеописанное, надо заметить, единой картиной ухватил сэр Малкольм – муж ума воистину государственного. Честно говоря, он заметил и несравненно больше. Наметанным глазом старого вояки оценил длинный шрам, тянущийся со лба через бровь и скулу. Чтобы с такого удара да не выбило глаз? Один случай на добрую тысячу! А хвост татуировки, уползающей с раздутой речным валуном плечевой мышцы под безрукавку? Не всякий знает гоблинские ритуалы, но он, сэр Малкольм, полжизни проведший в походах, хаживал и на них, и бок о бок с ними; тут уж поди не нахватайся! Малый в одиночку дракона завалил, а дракон, господа хорошие, тот еще противничек, против него три исконно народных средства: катапульта, быстрые ноги и «а, да хрен с ним!». Такую наколку рыцарь Амберсандер видел в жизни единственный раз, на теле лихого берсерка, коего и полное рыцарское звено ухитрилось не свалить, налетев коронным своим копейным ударом. И хорошо, что не сумело: свой оказался, в смысле – союзный, а что голый на дорогу выскочил, распевая в голос эльфячий гимн, так кто из нас без придури? Ну, переел мухоморов в ожидании, ну, раскидал налетевших так, что одного невезучего кутильера потом вшестером из развилки между парой деревьев вытаскивали. Зато оказался полон познаний и занимательных историй, к примеру, поведал, что картину такую при полном собрании клана накалывают тому, кто самолично упупил дракона и принес неоспоримое тому доказательство. Почитай, даже по гоблинским меркам подвиг. А как этот малый застращал Клепсидру, капитанову лошадь, которая в свое время троих опытнейших конюхов копытами своими сокрушительными отправила на пенсию! Определенно гоблин заслуживал внимательного рассмотрения; тем более что и нужда ныне была – как раз по его размеру. Как бы только его к этой нужде подвести?..
Размышляя таким образом, капитан вдруг поймал себя на том, что собирается свернуть в сторону городской ратушной площади. С тех пор как леди Коринна благосклонно изъявила согласие составить личное счастье сэра Малкольма, он решительно оставил старые добрые кабачки на окраине, удел холостого солдата, и, будучи в патруле, столовался исключительно в респектабельных заведениях в самом центре. Они, конечно, сжирали не только его скромное жалованье, но и изрядную часть фамильной ренты, зато надежно избавляли от опасности быть доставленным домой под утро в состоянии, близком к мебельному: один взгляд на цифру под счетом протрезвлял лучше, чем ведро ледяной воды и оплеуха законной супруги. Но ныне, имея на попечении голодного гоблина, можно было подумать и о заведении более демократичном. А то ни мэтр Джакоб не оценит такого посетителя, как готовый грызть доски Бингхам, ни Бингхам, в чьем животе кишки дерутся с хорошо различимым опытным ухом ожесточением, не воздаст должного изящной сервировке и деликатно крошечным порциям мэтра Джакоба. Да и проведать тутошние базарные харчевни не помешает. Небось, с тех пор, как перестали каждый вечер видеть капитана, расслабились, пиво разбавляют, торгуют из-под прилавка хмель-травой, что есть примета номер два из списка нехороших, и иным порочным страстям покровительствуют.
– Давай-ка вон туда двинем, – предложил сэр Малкольм и указал на торчащую из стены ближнего дома вывеску с большой пенящейся кружкой. – Чтоб далеко не ходить.
– Это ты верно придумал! – одобрил Бинго, успокаивающе похлопывая себя по сильно запавшему брюху. – Ходить – здоровью вредить. Хотя тебе что, ты вон на каком лосе!
– Это лошадь!
Бингхам двинул плечами. Никогда не понимал таких тонкостей! Но почему-то и южные ездоки на лошадях, и тундровые лосеводы очень трепетно относились к этим тонкостям, лезли на откровенный рожон, отстаивая несколько откровенно неважных букв, и вообще… А впрочем, их дело. Не ссориться же с мужиком, который грозится накормить, из-за прозвания его верховой животины?.. Все равно ж, хоть драконом обзови, а не полетит!