Поход в неизвестность
Шрифт:
– Прошу не то, чтобы простить, а по крайней мере сделать для меня снисхождение за мой уход. Мне думается, что с моим настроением я бы пользы, как таковой вам бы и не смог принести. Спешу выразить Вам свою искреннюю благодарность за Вашу заботу.
– Не стоит Вам утруждать себя благодарностями Вавилон Давыдович. Решение Вами принято и обратной дороги нет. Сложно осознавать, что нам с Вами стало не по пути. Изрядное время наша шхуна без Вас, без Ваших рук будет выглядеть одиноко. Но на все свое время и божья воля. Для исполнения Вашей должности, возможно, появится другой человек, а Вас, Вавилон Давыдович, мы всегда будем вспоминать теплыми словами. И я могу Вам здесь, на берегу, пожелать только счастья.
– Признаюсь, думал от Вас ждать не многословия. Себя я чувствую сейчас одиноко, вроде мальчишки, сделавшего большущую глупость, может быть, к примеру, разбившего огромную, всеми любимую семейную вазу. Я пытался ее собрать, но не смог. И, наверное, сколько буду жить, столько жалеть о том, что не согласился остаться с Вами. На берегу меня никто не ждет и я с радостью решился бы следовать с Вами, но внутри меня что-то очень сильно мешает принять волевое решение, решение для меня не простое, не из легких, смею Вам высказаться, и сегодня ночью я понял, что этого уже не смогу сделать. Советовать, рекомендовать вместо себя кого другого не хочу. Не хочу менять судьбу людей. Пусть за нас все решает провидение.
Прощайте Петр Григорьевич, не обессудьте.
–Прощайте Вавилон Давыдович и нас не поминайте лихом!
На берегу матросов встречают родственники. Подвозят в мешках на подводах груз, уголь, дрова и все это непрерывно грузится в просторные пустые трюмы. Сейчас, кроме двух гарпунеров, ходивших ранее на этом судне, о старом предназначении корабля стали забывать, он начал выполнять иные цели и на данный момент нельзя было сказать, что отправляясь в такое плавание, оно станет везти исследовательские работы по изучению глубин, направлений течений, изучению фарватеров ледового моря, особенностей погоды, нет. Хотя и мимо этого невозможно было не пройти, но одна из главных задач,
– все же прохождение на восток к Тихому океану с предстоящей зимовкой вблизи от материка.
– Петр Григорьевич! – недалеко от трапа стоит солидный мужчина преклонных лет с красновато- рыжими густыми бакенбардами. Несколько полноватый, добродушный, дышит тяжело, по всей видимости, от скорой ходьбы, хотя путь его короток. От двуколки к трапу всего несколько шагов.
– А это вы князь, мое Вам почтение! – отзывается капитан.
– Здравствуйте, здравствуйте! Что же Вы уходите, Петр Григорьевич? И, наверное, не соизволили бы и проститься. Нельзя забывать своих компаньонов и назидателей. К шхуне под погрузку уже все подвезено, согласно договора, до мельчайших подробностей.
– Да, да Гурэн Прокофьевич. Я нисколько не сомневался. После Вас не следует ничего проверять. Все это может показаться лишним.
– Ну что Вы. Ведь груз стоит денег и больших. А деньги любят счет и просто обязывают нас это делать. Мне необходима Ваша роспись, вот здесь и вот…, вот здесь. Прекрасно. По такому случаю нельзя не поднять тост за Ваш удачный поход, я хотел сказать, пригубить самую малость. А сделать мы это можем поблизости, отсюда в двух шагах находится питьевое заведение, в Шиловском переулке. Я с удовольствием подниму бокал шампанского за Ваше здоровье, за здоровье Ваших людей и за удачу на Вашем пути!
–Я с Вами соглашусь в том случае, если это не займет много времени, не более получаса, прибавим еще время на дорогу, так как мне необходимо заглянуть на вокзал.
– Ну конечно же! О чем разговор! Я Вас подкину. Эй, извозчик!
–Благодарю. Я только дам некоторые указания. Боцман!
– Слушаю капитан.
–Я отлучусь. Ненадолго. Примите меры по контролю за погрузкой и к сохранности груза.
–Разрешите выполнять?
–Будьте добры. И! Еще. Вам не мешало бы побриться
– Да, да. Капитан говорит верно, – вставил Гурэн Прокофьевич, обнажив свои золотые зубы. – Иначе всех белых медведей распугаете своим видом, – и после своих слов князь добродушно смеется.
Но компаньон холоден к шутке.
–Господин капитан! Человек я хоть и не суеверный, но по мне пора перед дорогой оросить язычок игристым, за столь важное событие…и поставить точку в наших канцелярских делах…
–И то так.
Пролетка загрохотала по булыжной. Моросит мелкий дождь и неприятный ветер хлещет по навесу, пытаясь забраться вовнутрь.
Гурэн Прокофьевич долго кашляет, потом оправдывается, ропща на погоду.
– Не могу, знаете ли, привыкнуть к климату здешних мест. По мне хоть жара или холод, но только не эта сырость. Вот Вы, Петр Григорьевич, изволите путешествовать на север, там такого не будет. А мне надо податься на юг, на воды! Там хорошо. Я себя чувствую в тех местах, не поверите, просто великолепно. Врачи даже не только рекомендуют, а настаивают мне туда уехать. А вот и вокзал, Вам выходить. Не буду Вас обременять своим присутствием. Я слышал, к Вам приезжает дама и отправляется с Вами вместе?
– Да, верно замечено, – подтверждает капитан, выходя из экипажа.
– Это, это бесстрашный поступок, тем более для женщины. Не могу представить. Одна среди мужчин. Похвально. Похвально! Мне просто не терпится посмотреть скорее на Вашу мадмуазель! Я жду Вас здесь.
А к перрону уже подходит поезд, стуча колесами и приезжие, уже с чемоданами и авоськами, спешат с него соскочить на тихом ходу. Вот и вагон первого класса. Это ее. Восьмой. Так и было указано в телеграмме. От пара совершенно ничего не видно и когда он рассеивается,
– возле дверей, внизу, на мостовой уже стоит молодая симпатичная женщина двадцати трех лет. Глаза ее смеются из под легкой вуали, излучая радость и тепло.
– Это Вы, Петр Григорьевич. Вы не представляете, как я рада Вас видеть!
Перед ним красивые изогнутые брови, немного вздернутый носик, – обаятельное милое лицо. Из под шляпы немного выбилась черная прядь волос. Все говорит о привлекательности этой девушки, привыкшей и немного разбалованной роскошной жизнью, которая могла бы и продолжиться, если бы не изменение обстоятельств. Ее уже оставила так рано та ветреность былой лицеистки, те молодые неоправданные порывы , внезапные слезы и такой же внезапный прилив неоправданной веселости, который мог находить в светском обществе на дам, встречающих обаятельных кавалеров. Нельзя сказать, что ее непринужденность была только от того, что она не могла видеть на своем пути еще серьезных жизненных препятствий. Нет. Она уже принадлежала к людям, мужественно встречающим невзгоды от судьбы, к людям бесстрашным, не теряющим самообладания и готовым жертвовать собой при неблагоприятном стечении обстоятельств во имя спасения не только близких людей, но и совершенно далеких, оказавшихся с ними на одной стезе.