Походный барабан
Шрифт:
Оставив хозяина в раздумье насчет смысла сказанного, я вернулся к своим лошадям, поехал по дороге к усадьбе и вскоре уже сердито барабанил кулаком в дверь. Она вдруг распахнулась, явив моим глазам разъяренного мэра. Многое из наворованного у крепостных он, видно, заложил себе за пояс, потому что брюхо так и выпирало вперед.
— Ну, ну! Это ещё что такое? А ну, убирайся отсюда!
— Как? Ты гонишь прочь путника, у которого есть золотой? Я хочу всего только поесть да переночевать, а мерзкие эти трактиры не перевариваю…
И вытащил из кармана
— Дай мне приют, добрый господин, и этот золотой станет твоим…
Мэр перевел взгляд с моей потрепанной одежды на прекрасных лошадей, подумал — и резво выхватил деньги у меня из пальцев. Он ни капельки не поверил моим речам, однако золото обеспечило мне его гостеприимство.
— Ну, тогда заходи, — сказал он.
Как удачно, что у меня хороший аппетит, потому что пришлось мне поужинать вторично и выпить вина, правда, получше, чем в трактире.
— Язык мой склонен к сладкому, — сказал я. — У вас тут есть сладкие травы? Или мед?
— У меня есть мед, но его так трудно доставать…
— Ну, а как насчет золотого? Когда это тебе платили такой монетой за приют на одну ночь?
Он открыл дверь у себя за спиной; это была дверь в кладовую, удобное длинное помещение с жалюзи на окнах. Подошел к одному из пяти больших кувшинов, не меньше как на сотню фунтов меду каждый, и зачерпнул немного.
— А ты, как я погляжу, монет не жалеешь, — заметил он, уставившись на меня подлыми свиными глазками.
В очередной раз наполняя стакан из его бутылки, я пренебрежительно пожал плечами:
— Ерунда. Если бы другие знали то, что знаю я, у всех было бы золото. Гляди…
Я вытащил из-за пазухи кожаный кошелек и вытряхнул на стол несколько монет — новеньких, ярких, блестящих.
— Вот это у меня есть, но пора уже и пополнить запасец. Золото — сущий пустяк для нас, для тех, кто знает, и благодарение Господу Богу за то, что нас так мало!
Он не отрывал от меня взгляда, пока я сгребал монеты обратно в кошель и снова прятал за рубашку. Я залпом выпил ещё вина и глубокомысленно устремил взор свой в стакан.
— Служил я в Андалусии, дрался с маврами… Ох уж эти мавры! Вот кто понимает толк в золоте!
Мне пришлось снова наполнить стакан.
— Блестит, да? Блестящее, блестящее, новенькое золотишко! — Я подмигнул ему. — Было б у меня место, местечко, чтобы поработать несколько дней, тогда мы с тобой поделили бы хорошенькую кучку таких кругляшей…
— Ты о чем это толкуешь?
— Как о чем? О маврах и о том, чему один из них научил меня, чтобы я убрал свой ножик подальше от его глотки… Он сидел посреди разных там бутылей и столов, трудясь Бог знает над чем, когда я захватил его врасплох. Я вознамерился было выпотрошить из него его нечестивое сердце, как сделал бы с любым другим мавром. И тогда он показал мне кусок золота — блестящего, новенького золота.
— Золота?..
— Золота. И теперь требуется только спокойное местечко, где можно поработать. Вот это, — я похлопал себя по кошельку под рубашкой, — все, что у меня осталось, а в Париже понадобится куда больше. Мне нужно место, — я жестом показал, какое, — укромное, тихое местечко, вроде этого, и мы все поделим пополам.
Ох, как кинулся мэр на эту наживку! Он проглотил её так быстро, что мне пришлось поживее шевелить мозгами, чтобы не отстать от него. Вот комната, где я смогу работать. И все необходимое оборудование он достанет.
— Ох, ещё одно: мне понадобятся кое-какие растения, которые надо собирать в безлунную ночь. Придется поторопиться…
Было совсем темно, но я помнил, что нужные травы росли прямо на обочине дороги. Если человек упражняется так, как я, то у него вырабатывается привычка быть внимательным. Куда бы ни ехал, я всегда примечал себе, какие травы растут по пути, а вдоль придорожных канав Европы встречается много трав, весьма пригодных для врачевания.
То растение, которое меня сейчас интересовало, называют иногда «полевой розой», иначе — мак-самосейка. Время года было уже для него неподходящее, но семена, вероятно, найдутся, и кое-где по дороге мне попадались увядшие цветы. При поздней весне запаздывает и цветение… ну, а дикий мак растет вдоль дорог, он тут самое обычное растение…
Когда я вернулся, на столе стояли два полных стакана вина, а рядом и оставленная бутылка. Будь у меня время, я сварил бы сироп, но времени не было вовсе. Я двинулся было к столу, потом задержался. О чем тревожиться? Мэра в комнате нет, а кладовая — вот она, рядом.
Я быстро открыл дверь; в кладовой было темно, но я помнил, где стоят кувшины с медом. Поспешно сдвинул крышку с каждого и чуть приоткрыл жалюзи на окнах. Вернулся в большую комнату, взял свой меч и собрал вещи.
Тут в комнату поспешно воротился мэр, и по выражению его лица я понял, что он затеял что-то дурное.
— Ты где был? — спросил я. — Не иначе как задумал какую-то дьявольщину!
— Да нет же, нет! — отнекивался мэр. — Домашние дела, только и всего.
Он внимательно посмотрел на меня и на охапку трав, собранных в придорожных канавах.
— Ну, ты нашел то, что хотел? Можно посмотреть?
— Нельзя! Я тебе больше не доверяю.
Мы заспорили. Я рассердился ещё больше и в конце концов заявил:
— Ни тебе не верю, ни этому дому! Пошли со мной в гостиницу. Если через два дня все будет по-прежнему в порядке, мы начнем делать золото, а иначе я с тобой никакого дела иметь не желаю.
Он возражал, спорил, злился, но я оставался тверд как алмаз. Наконец, все ещё протестуя, мэр отправился со мной в гостиницу. Когда мы туда вошли, я взглянул на хозяина, и он слегка кивнул.
Придется мне задержаться в пути, но ненадолго. Мне нужно, чтобы этот старый хрыч не заходил к себе домой два дня, ну, может быть, чуть дольше.
— Ты дом-то запер?
— Конечно! Кругом полно ворья… — Он показал на убогого вида посетителей, к которым владелец гостиницы относился, видимо, с терпимостью. — Вот такого, как эти.