Похождения Бамбоша
Шрифт:
Шантажист издал пронзительный крик, несомненно, подзывая сообщников, а затем начал отбиваться, неожиданно проявив недюжинную силу.
Могло случиться даже так, что ему удалось бы улизнуть, но тут, весь мокрый, подоспел агент, сидевший в фонтане, а почти одновременно с ним — седоки извозчичьих пролеток.
Все четверо набросились на злодея и, так как он сопротивлялся, задали ему хорошую трепку, как умеют это делать господа, служащие в полиции.
Шантажист горланил так, как будто с него живьем сдирали кожу.
— Спасайся кто может! Меня повязали! — вопил он. Сообщники, увидев большое скопление полицейских,
вероятно, сочли благоразумным не попадаться им на глаза.
Вскоре незнакомца опутали веревками, словно палку колбасы, и бросили на пол в один из экипажей.
В таком виде он и был доставлен в полицейский участок.
Однако, прежде чем поместить его в камеру предварительного заключения, Гаро решил самолично подвергнуть его короткому допросу.
Никогда еще перед глазами начальника сыскной полиции не представал более совершенный тип записного подонка. И дело вовсе не в том, что он был безобразен в эстетическом смысле этого слова. Отнюдь нет. У него были правильные и тонкие черты лица, серые глаза светились живым умом. Чуть широковатый нос имел гордую орлиную горбинку, между ярко-красных губ блестели ослепительно-белые зубы, откровенное наглое лицо выражало то насмешку, то угрозу, то подозрительность. Цвет кожи он имел свежий и белый, на щеках играл румянец. Белокурые, очень светлые волосы вились, несмотря на короткую стрижку. На свежевыбритом лице — тоненькие пшеничные усики с закрученными кончиками. Словом — лицо как лицо, ничего вульгарного, а в определенные моменты как бы и не лишенное достоинства.
А вот вид его фигуры приводил в некоторое замешательство.
Мощная, громадная, мускулистая шея была коротка. Голова уходила в широкие квадратные плечи, на слишком длинных руках выпирали могучие бицепсы, а кисти отличались изяществом, хотя хватка его длинных тонких пальцев наверняка была чрезвычайно сильна. Грудная клетка выдавалась вперед, но не как у чахлой, домашней птицы, а как у настоящего бойцовского петуха. Как и руки, ноги были тоже длинными, узкие ступни прятались в стоптанных башмаках. Словом, внешность этого более чем подозрительного типа была довольно примечательна.
Разбитной, находчивый, умный, он не лез за словом в карман, так и сыпал жаргонными выражениями и производил впечатление подзаборного бродяги и завсегдатая сточных канав, которыми кишмя кишит наш добрый Париж. Отложив антропометрические измерения преступника на следующее утро, его тотчас же допросили.
— Взгляните, он же горбун! — воскликнул секретарь господина Гаро.
— Сам ты горбун! — возмущенно откликнулся прощелыга. — Что я, по-твоему, горб проглотил?
— Так и есть, — продолжал секретарь, ощупывая под блузой мускулистую спину арестованного. — Горб он действительно проглотил, потому что горб-то фальшивый!
— Напялил бы я шмотки, как бульварный хлыщ, так смотрелся бы не хуже всяких маменькиных сынков! — огрызнулся бродяга, и в словах его была доля истины, потому что секретарь начальника сыскной полиции выглядел, в отличие от злоумышленника, весьма заурядно.
Господин Гаро спросил имя и фамилию задержанного.
Тот бросил:
— Зовут меня Некто, родился где-то. Возможно, родители мои миллионеры, да жаль, они неизвестны.
— Где проживаете?
— Не то в префектуре, не то в тюрьме, точно сам не знаю где.
— Вы издеваетесь над нами!
— Да это вы надо мной издеваетесь! Я у вас уже торчу битый час, а мне только и дали, что полсетье [49] какой-то бурды, немного зелени, кус хлеба и шматочек мяса.
— Вы голодны?
— А то нет! При моей работенке не всегда копейку имеешь, чтобы подзаправиться.
Господин Гаро тотчас же велел принести часть ужина, приготовленного для него самого, так как этот неутомимый труженик ел где и когда придется.
Бродяга набросился на пищу, как голодный зверь.
49
Сетье — старинная французская мера жидкости и сыпучих тел; в конце XIX века полсетье равнялось четверти литра.
Съев в мгновение ока все до крошки, арестованный удовлетворенно вздохнул и насмешливо заметил:
— Вот уминать за обе щеки — это по мне! Вы свойский мужик, месье Гаро!
Быть может, начальнику сыскной полиции и польстил подобный комплимент, но виду он не подал.
Бросив на бродягу пронзительный взгляд, он спросил:
— Ну что, будете теперь говорить?
— Буду. Заговорю, как попугай, отведавший жаркое в винном соусе.
— Вы похитили ребенка князя Березова?
— Совершенно верно.
— И вы же нанесли ножевое ранение в грудь сестре княгини?
Босяк заколебался.
— Вам не отпереться. Ведь это именно вы ударили ножом свояченицу князя?
— Ну, я… Чего уж там, признаю…
— Искреннее признание вам зачтется.
— Пусть меня сошлют или голову отрубят, мнебез разницы…
— А теперь скажите, где ребенок?
— А вот это уж нет, — перебил бандит, — этого я не скажу.
— Подумайте хорошенько. До сих пор вы были со мной откровенны, продолжайте в том же духе.
— Не вижу надобности. Я попросил у княза Березова немного денег, ничтожную сумму для такого богача. А он вместо того, чтобы заплатить такой пустячный выкуп, сдал меня фараонам. Пусть теперь помучается!
— Это ваше последнее слово?
— Да, последнее!
— Но ведь несчастная мать все глаза выплакала…
— А мне наплевать на слезы толстосумов!
— Но ведь она же мать!
— А я не знаю, что это такое. Меня щенная сука молоком вскармливала, а потом свиноматка в сарае…
— Вы много страдали…
— Да уж, настрадался, наварился, как похлебка в котелке…
— Но не совсем же вам чуждо сострадание?
— Пустая болтовня. Богачи знают, как утешиться со своими денежками. И хватит об этом, я больше ни слова не скажу.
Убедившись, что больше ничего не добьется, господин Гаро велел поместить задержанного в камеру, а сам позвонил князю.
Начальник сыскной полиции был доволен и половинчатым успехом, а в дальнейшем полагался на одиночное тюремное заключение, которое, по его мнению, должно будет принести свои плоды.