Похождения Египетского бога

Володин Григорий Григорьевич

– Дрося-Кося, наш сын будет пылать здоровым, как солнце в пустыне, – шептал я, целуя девушку между лопаток. – Никто из моих детей ни разу не болел до самой могилы.

Дрося надсадно выдыхала при каждом моем касании. Крестьяне внимания не обращали. Считали: поняла дура, что провинилась перед самым венцом, вот и горло от страха схватило.поняла дура, что провинилась перед самым венцом, вот и горло от страха схватило.

– Твои деточки мертвы?

– Не жалей их, – я погладил сзади шею своей первой верующей, отчего вся она завибрировала

как мембрана на барабане. – Кое-кто из них дожил до двухсот лет. Протянул бы и больше, но не мог не подарить себе на последний день рождения оргию с блудницами, – я не сдержал гордой улыбки. – Весь в отца.

– Мой сын тоже будет долгожителем, – мечтательно протянула Дрося.

Ватага крестьян наконец додумалась завернуть за стог. Не веря в удачу, что гусь с винцом им все-таки не обломался, они кинулись хватать меня. Только вовсе не просто поймать вечного беглеца серьезных отношений. А тут разгоралась что-то очень серьезное. Ноги в руки!

Прыгая по стогам, бегая по лугу, я ускользал от набитых мужицких кулаков. Кому-то дал по носу, кому-то челюсть выбил. Но крестьяне не отставали: кроличьи гены, может, взыграли.

Все же повалили зубами в траву, тонкая бечевка вонзилась в запястья. Один крестьянин приподнял меня за загривок, дыша над ухом редко и с хрипом, как загнанный конь, остальные по очереди отыгрались за бешеную гонку. Колотили так, чтобы ничего не поломать, товар на продажу как-никак, но вырубило меня почти сразу. Опустившуюся на глаза тьму взрывали снопы искрящихся звезд. Может праздничный фейерверк пустили? Сегодня все-таки мой день рождения.

"Гномий трамвай"

Проснулся я от пинка по дых. Лягнули мощно, на бок даже перевернуло. В спину уперлись железные прутья.

– Ползи отсюда, хавчик закрываешь, – пробасили над ухом.

Я открыл глаза, вглядываясь в вечерний сумрак. Над головой темнело небо, окаймленное прямоугольником высоких решеток. Загорались первые звезды. Сквозь щели в деревянном полу сквозил ветер. Я лежал в мажаре, зарешеченной длинной телеге. Левую ногу сковывала длинная цепь, вбитая в пол.

Надо мной навис ребенок в серой мешковине вместо нормальной одежды, с грязью на подбородке. И как громыхнул зычным басом:

– Глухарь или тупарь?

Малыш выставил мне под нос кулак. Нет. Кулачище! Здоровый волосатый, весь в набухших венах, с фиолетовой наколкой. Я пригляделся к мальчишке. На лице у него чернели вовсе не комья грязи – лохматая кустистая борода с моржовыми усами. Ничего себе переизбыток тестостерона. Кто напичкал карапуза стероидами?

– Малец, скажи маме отвести тебя к цирюльнику, пока вместе с манкой усы жевать не начал.

– Малец? – выпучил глаза волосатик. – Мне сто восемьдесят три.

– Правда? – я схватил карлика за босую ступню и дернул вверх. Напольные доски скрипнули под рухнувшим коротышкой, звякнула цепь на его второй ноге. – Жалко, что ты не бутылка вина.

– Не думаю –

иначе бы ты его разбил и расплескал, – из угла подала голос невысокая женщина, почти карлица. На меня она не смотрела. Поваленный коротышка, охая, отполз к шестерым низкорослым бородачам, которые сидели на веревочных «переплетах», привязанным к краям телеги вместо скамеек. Глаза сокамерников недобро отблескивали белым из-под густых бровей.

Я приподнялся и сел.

– В любом случае невежливо будить пинками старших.

– Старших? – женщина бросила на меня быстрый взгляд. В тени решетки сверкнули в улыбке белые зубы. – Насмешил. Еще скажи, в отцы нам годишься.

– Не. В отцы я гожусь вашим праотцам.

Выглянула луна, в ее белом свете я разглядел женщину. Хорошенькая, хоть и далеко не балерина. Даже под бесформенным платьем из мешковины выделялись наливные, точно дыньки, груди. Женщина сидела на натянутых веревках так, что короткий подол уехал вверх, едва прикрывая лобок, словно слитный купальник. Я облизал взглядом крепкие белокожие бедра.

– Черныш, мы вообще-то есть хотим, – сказала женщина. – А голодные гномы ужас какие неловкие. Сам понимаешь, все мысли только о пустом желудке, не видим даже, куда ступаем. Можем, например, поскользнуться и приземлиться на голову одного дроу. Шесть гномов. Все вместе. Чисто по неуклюжести.

– Повезло этому неясному дроу, что его здесь нет, – сказал я, но все же встал и отошел. За решеткой на краю телеги стояли глиняные кружки с водой и плошки полные дымящегося варева. Подле телеги в отсветах горящего костра угадывались очертания шатров. Наши конвоиры.

Про меня гномы тут же забыли. Бренча цепями, они бросились разбирать пайки. Гномиха прошла мимо меня, подол бесформенного мешка по-прежнему задирался сзади, и я смог любоваться, как она нагибается и оттопыривает к верху упругий круглый зад, чтобы поднять и притянуть между прутьями свою порцию. Остальных гномов тоже буквально загипнотизировала полоска треугольных зарослей между гладкими полушариями ягодиц. Смотрели все, но только я был голый....

Гномиха повернулась и секунду она с моим выпрямившимся жезлом стояли друг напротив друга. Росточка она была небольшого, в узкой телеге не разойтись. Поэтому расстояние между ее носом и раздувшейся головкой члена не превышало полметра. Глаза в уретру, что называется.

– Одеться не хочешь, Черныш? – кивнула женщина на пустой мешок на полу. – Ночи здесь прохладные.

– Спасибо, я по-другому согреюсь.

– Как же?

– Огнем.

Насмешливый хохоток.

– Пальцами костер разожжешь?

– Можно и так сказать.

Гномиха хмыкнула и уселась на натянутые возле решетки веревки.

Ночь тянулась, гномы проглотили пайки, но спать не ложились. Самый широкоплечий бородач шагнул к гномихе и зашептал, усердно жестикулируя. Та лишь подхихикивала и тихонько качалась на веревках, коротенькие ножки отталкивались от пола как на качелях.