Похождения нелегала
Шрифт:
Это требование, совершенно по-женски естественное, привело наши отношения в гармонию: это я, взрослый крупный мужик, должен был ее, крохотную, беречь и опекать.
Ниночка находила моему дару сотни самых неожиданных применений. Так, однажды, бродя по своей тетради с конспектами, эта маленькая милитаристка задумчиво прострекотала:
— И шахты для ракет не надо строить. Держать их можно в спичечном коробке.
Это было в ней семейное: несколько военизированный склад мышления. Наследие тоталитарного
Я же человек сугубо гражданский: всё военное, начиная с кирзовых сапог и кончая авианосцами, вызывает у меня тоску.
И в армии я служил лишь полсрока — правда, отчислен был не по убеждениям, а из-за холецистита, в те времена этот номер проходил.
Мой диагноз военкомат принял без восторга и в наказание заставил меня в течение недели разносить повестки другим призывникам.
Узнав о том, что я белобилетник, да к тому же еще и пацифист, Ниночка огорчилась.
— А мне нравится армия, и военную технику я люблю. И в форме я обязательно буду ходить. Женщина в форме — это очень красиво.
Мы поспорили — и, очертив для себя конфликтную зону, больше эту черту не переступали.
Просто дурачились и баловались.
Помню, как Ниночка, ростом не выше маргаритки, это был ее любимый размер, ходила по моей ладони, щекоча меня своими крохотными босыми ступнями, и тонким голосом эльфа напевала:
— "Кто никогда не видал, как танцуют девчата на ладонях больших голубых площадей..“.
23.
Не стану рассказывать, как мы стали близки.
Это тайна, принадлежащая только мне.
Собственно, мы были обречены на близость.
Это стало ясно уже в тот момент, когда я в первый раз взял Ниночку за руку, и она с нервным смехом сказала:
— Анатолий Борисович, от вас идет ток. Ой, щекотно, сейчас описаюсь.
Кто-то сказал, что даже самая красивая женщина не может дать больше, чем имеет.
Так вот, это ложь.
Красивая женщина, если она желанна и согласна любить, дает не только то, что имеет сама, но и то, чего ждет от нее ее избранник.
Понимающий поймет, что я хочу этим сказать.
Замечу между прочим, что мой дар, как оказалось, таил в себе бесконечные возможности самых утонченных, самых изысканных любовных наслаждений.
И довольно об этом.
Надо ли говорить, что от моего комплекса, от страха физической близости не осталось и следа: Ниночка навсегда сняла эти страхи одним прикосновением своих крохотных рук.
Однако мы по-прежнему были на "вы", и моя любимая упорно звала меня "Анатолий Борисович".
— Так лучше, — объясняла она. — На работе не оговоришься.
Это продолжалось ровно месяц, точнее двадцать девять дней.
Двадцать девять дней, пригоршня дивного счастья, всё, что отпустила мне судьба.
А потом произошла катастрофа, и я в одночасье лишился любимой женщины, работы, жилья, доброго имени, теперь вот и родины…
24
Нас, как в дурной комедии, застал ее ревнивый отец.
Полковник даже мысли не допускал, что у дочери может быть какая-то там личная жизнь.
Этот толстяк с лысой, как бильярдный шар, головой — он, мне кажется, питал к Ниночке сложные чувства, с отцами взрослых дочерей это бывает.
Ниночка запугивала меня гневом полковника, но сама совершенно его не боялась.
— Лысенький мой? Да он спит по ночам как убитый.
И до времени это было так.
Но однажды, видимо, полковника достала бессонница, а мы с Ниночкой, как на грех, расшалились.
И вдруг — громоподобный стук в дверь и голос — нет, не голос, а дикий рык:
— С кем ты там? О-о-о, у-у, а-а-а! Открывай сию минуту, мерзавка!
Дверь была на жалком слабеньком крючке, этот монстр так дергал дверь, что крючок стал разгибаться у нас на глазах.
— Ах, мерзавка! Ах, сучка! В моем доме блудить, кобелей тайком запускать! — бушевал полковник. — Ну, я тебе покажу!
Весь ужас положения заключался в том, что я был в своих обычных размерах (и, мягко говоря, без мундира), а Ниночка — ростом с мизинец.
Дисминуизироваться, вернуть любимую в нормальное состояние и вновь уйти в малый мир — на это у меня просто не было времени.
— Мать! Иди сюда, мать! — орал полковник. — Подлая потатчица, двурушница! Иди сюда, сводня проклятая! Полюбуйся, у твоей дочки в спальне мужик!
— Спрячь меня, спрячь поскорее! — тонким голоском подсказывала моя любимая. — В карман меня положи!
Ладно, положу, а дальше что?
— Скажи, что я уехала ночевать к Ляльке!
Я бережно опустил Ниночку в карман плаща (он висел на приоткрытой дверце шкафа), потом распихал по полкам ее разбросанные одежды, кое-как оделся сам — и скинул крючок.
Полковник с рычанием ворвался в комнату, отшвырнул меня в сторону и стал озираться.
Из-за его спины выглядывала супруга с головой в железных бигудях.
Видимо, отсутствие дочери обескуражило полковника.
Наконец его налитые кровью глаза уставились на меня.
— Кто ты такой, сукин сын? Как ты здесь оказался? Где моя дочь Нина?
Я объяснил ему, что я сослуживец его дочери, что она меня пустила переночевать, потому что брат выгнал меня из дому, а сама уехала ночевать к подруге, и было это в середине ночи, она никого не велела будить.
Дикий полковник слушал меня набычась, скрежеща зубами и вращая глазами.
Мне всегда казались преувеличением эти беллетристические изыски, но он именно скрипел зубами, словно это были каменные жернова, и глаза его вращались точно с таким же скрежетом.