Поиск-86: Приключения. Фантастика
Шрифт:
— Со мной?! — Капитан подавился, закашлялся, заперхал, беспорядочно размахивая руками. Щекастое лицо его покраснело. — Не пойду! Ни за какие коврижки! Увольте, Евгений Дмитрич! Не смогу, не справлюсь, все провалю. Меня каждый чекист в лицо знает, меня Фролов за версту, за милю почует…
— Ну ты и отмочил, боцман! — Козырь пораженно замер. — Тебя знают, а Козыря нет? Да они уже всю округу рогом перерыли — меня ищут. Нет, — он помахал перед носом Арчева обглоданной костью, — я тоже на живца не клюю. Мне еще гулять на воле не надоело. Понял? Договор какой был? Сорвемся гладко — кладешь деньги на бочку. Вот и гони монету, — решительно постучал пальцем по скатерти. Откинулся, качнулся на стуле. — Мне этот остячонок не нужен. Тебе надо — сам и топай.
— Пойдете, куда денетесь, — Арчев желчно усмехнулся. — И ты пойдешь, и вы, Виталий Викентьевич.
— Нет, нет! — Капитан отчаянно замотал головой. — Я боюсь. Понимаете? Боюсь! Если вопрос стоит так, то не надо мне никакого остяцкого золота, никакой Сорни Най — ничего не надо! Забирайте себе эту Золотую Бабу, только оставьте меня в покое!
Ирина-Аглая быстро и внимательно взглянула на Арчева и тотчас снова потупилась, но Арчев не заметил этого, он разглядывал капитана и размышлял: посылать его за Еремейкой или нет? Не храброго десятка Виталий Викентьевич — это ясно: во времена Верховного правителя отсиделся в деревне, во время подготовки восстания был ни жив ни мертв, когда у него собирались главари заговора, во время самого переворота притворился больным и все полтора месяца новой власти провалялся в постели… Но ведь решился же организовать побег с парохода и сам сбежал, поставив крест на карьере. Да что там карьера — на жизни своей в Совдепии крест поставил. Почему? Жадность? Сорни Най ум помутила? Или действительно боялся, что поставят к стенке вместе с лидерами движения? Трус, безусловно трус… На пароходе это сослужило пользу, но сейчас…
— Вы правы, Виталий Викентьевич, — нехотя согласился Арчев. — Коль вы в таком настроении, посылать вас нельзя. — Медленно повернулся к хозяйке, прищурился, размышляя. — Вы позволите, милая Ирина… миль пардон, Аглая, попросить вас о небольшой услуге?..
Женщина, не дослушав, плавно встала и, не поднимая глаз, сцепив пальцы перед грудью, прошелестела платьем — согбенная, смиренная — к двери в комнату. Широко отвела в сторону портьеру.
— Я помогу вам, господа! — произнес, появившись на пороге, лысый.
Арчев пораженно распрямился, узнав бывшего своего взводного сотни Иисуса-воителя, а потом писаря в военкомате, откомандированного руководителями восстания для агитработы в Екатеринбург и там, по слухам, схваченного.
— Тиунов?! Живой-здоровый?
Козырь дернул головой, сонно клонившейся к груди. Раскинул руки, пытаясь выбраться из-за стола:
— Гриша! Апостол!.. Вали сюда, бес, я тебя расцелую.
— Сиди, сиди, — Тиунов ладонью надавил ему на плечо. Обошел стол, сел против Арчева. Взял бутылку, по-хозяйски налил из нее в бокал. — Итак, вам нужен остячонок, который приплывает на пароходе? На вашем пароходе… — Взглянул на капитана, тот, измотанный ночной пробежкой, изнервничавшийся и уже немного успокоившийся, дремотно таращил глаза. — Когда приходит «Святогор»?
— Без меня, — капитан приосанился, — часам к четырнадцати, не раньше.
— Хорошо, время еще есть, — Тиунов выпил, пожевал губами. — Этот мальчишка знает, где Золотая Баба. Правильно я понял? — Понюхал кусочек хлеба, не отрывая глаз от Арчева.
Тот напряженным, цепким взглядом изучал лицо Тиунова. Передернул плечами неопределенно. Поинтересовался:
— Объясни: откуда ты появился? Где прятался, когда мы пришли?
— А под кроватью сидел, пока вы, ваше сиятельство, гостиную и спальню обнюхивали, — Тиунов рассмеялся, обнажив крупные белые зубы. И тут же оборвал смех. — Я приведу вам мальчишку, — заверил деловито. Потер лысую макушку, улыбнулся фатовски. — А то мы с сестрой Аглаей обнищали… Цена обычная. Как закончим дело, на всех — поровну. Законно, Козырь?
— Законно-то, может, и законно, да дело больно дохлое, — с сомнением покачал головой Козырь. — Ну, выкрадем остячонка, коли подфартит, — и куда с ним?.. Городишко тесный, как чулан… Накроют, как пить дать накроют.
— Все продумано, — Арчев рубанул рукой воздух. — Скрываемся из города. В сорока верстах — таежная заимка. За хозяина ручаюсь, как за самого себя. Отсидимся… А потом Еремейка поведет нас к Золотой Бабе.
— Так прямо и поведет?.. — продолжал сомневаться Козырь. — А коли не уломаем? Знаю я этих остяков, если что в башку втемяшит, — хоть жги его…
«Хоть жги»… Арчеву разом вспомнилось, как усердствовал Парамонов там, в стойбище Сардаковых, и что из этого вышло…
— А мы с ним поласковей, — проговорил, словно отвечая собственным мыслям. — Время на заимке будет… Подумал: «Неужели не заговорю, не заморочу голову? Внушить, что мать, брат и сестренки живы, упрятаны в надежном месте, что привезем ему их, когда отведет на эвыт…»
— Ладно, я пошел, — Тиунов встал. — Дела, дела… А потом загляну на пристань. Надо подождать «Святогор», понаблюдать, что и как…
А «Советогор» уже подходил к городу.
Мальчики наблюдали, как разворачивается берег с вросшими в песок ржавыми баржами, с полузавалившимися на бок пароходами, с протянувшимися вдоль воды черными, обуглившимися остовами зданий, за которыми поднимались большие, как в Сатарово, дома, а многие даже выше — в два, три ряда окон, одни над другими.
Исподлобья, со страхом смотрел Еремей на это огромное стойбище русских, где сидел в тюрьме дедушка, где только встречающих пароход было больше, чем всех Назым-ях; Антошка же глядел на город откровенно радостно, а Егорушка — равнодушно: он жил здесь три года назад, да и потом приезжал сюда с дедом.
Фролов легонько сжал локоть Люси, отзывая ее в сторонку.
— В помощь тебе, думаю, Алексея. Не возражаешь?
— Может, не надо? Чего доброго, бросится в глаза — посторонний человек. А так — все естественно: я была с Еремеем на пароходе, мальчик привык ко мне…
— Подстрахуемся! — обрубил Фролов. — Еремея не прячь, держи на виду — может, Арчев откроется. Но помни: головой отвечаешь за парнишку.
«Советогор» сильно стукнулся скулой в дебаркадер — людей на палубе качнуло, Фролов еле успел удержать Люсю, но кранцы смягчили удар. Шатнулись ветхие сваи пристани, колыхнув встречающих, которые кинулись ловить брошенные с палубы чалки.
— Что ж, будем прощаться. Вам пора… — Фролов, вернувшись к мальчикам, серьезно, по-мужски пожал руку Антошке, потом Егорушке. А ладонь Еремея задержал: — Значит, договорились, сынок. Жду в любое время. Сам бы тоже заглянул к тебе, но… работы много. Придешь?
Еремей кивнул. Сосредоточенно сопя, полез за пазуху кителя. Вытащил статуэтку и, не раздумывая, протянул Фролову.
— На. Пускай у тебя пока живет. Когда назад, на Назым, пойду, отдашь. — Он пристально поглядел на строгое лицо серебряной богини. — Где жить буду, не знаю. Может, там над Им Вал Эви смеяться станут. — Поднял глаза. — Никому ее не отдавай. Дочь Нум Торыма дедушку помнит, род наш помнит. Приходить буду, смотреть на нее буду, дедушку, Сатар-хот вспоминать буду. Береги Им Вал Эви.