Поиск-86: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Жестко сжаты губы. Прищурен глаз. Пять секунд — выстрел. Шесть секунд — выстрел. Семь секунд — рука опускается, не нажав курка, обвисают плечи, спортсменка прикрывает глаза, потом, глубоко вздохнув, наклоняется и долго смотрит в стоящую рядом на столике подзорную трубу.
— Как ты думаешь, кто из них Баранова? — тихонько спросил Марвич. — Мне кажется, вон та горделивая амазонка под номером шесть.
Катерина предпочла четвертый номер, сутуловатую женщину в очках, и оказалась права. Когда диктор торжественно объявил, что выступавшая после двухлетнего перерыва мастер спорта Раиса Баранова заняла первое место, четвертый номер сняла очки и приветственно подняла руки над головой.
Марвич подождал, пока отхлынули поздравляющие, и подошел к ней вместе с Катериной.
— Вы молодец! — сказал он. — Великолепно стреляли.
— Рука болит, — пожаловалась Баранова, потирая левой ладонью правую. — Сам Кабиров вырезал мне индивидуальную рукоятку, а все равно наминает. Отвыкла. Вы знаете Кабирова?
— Нет, — сказал Марвич, — не знаю.
— Как же? Вы ведь из редакции?
— Да, да, — выступая вперед и ткнув Марвича локтем в живот, вмешалась Катерина. — Мы из спортивного отдела молодежной газеты.
— Отлично! Давненько мною не интересовались газеты. Вот что, ребята, я перед соревнованиями никогда не ем, сейчас голодна, как десять лесорубов. Идемте в буфет, там я вам быстренько наговорю все, что положено: как училась, как влюбилась, почему без стрельбы жизни не вижу.
Помещение буфета напоминало каземат, но на аппетит спортсменов это не действовало. Марвич с восхищением наблюдал, как Баранова одну за другой опорожняет тарелки.
— Уф! Теперь можно и поспать… Это из мультика. Шучу. — Она вынула из сумки ручку. — У вас, наверное, готовый вопросник? Давайте его сюда, распишем в темпе и разбежимся.
Марвич откашлялся и придал своему лицу официальное выражение. Надо внутренне собраться. Надо преодолеть сожаление. Этой женщине придется сейчас вернуться не к самым приятным минутам своей жизни. Ей, наверное, немало уже перепало за утрату оружия… Неожиданно вмешалась Катерина — он не успел ее одернуть — и защебетала:
— Видите ли, мы хотим написать о вас не сухой репортаж, а очерк о том, как вы, женщина, добились таких высот в одном из самых суровых видов спорта. Какие трудности были на вашем пути? Как вы их преодолели?
— Трудностей хватало, — хрипло рассмеялась Баранова. — И не я их, а они меня преодолели. Я ведь была уже в первой десятке Союза, а два года тир видела только во сне. Так уж получилось, и, честное слово, не по моей вине…
— А что случилось?
— Оставим эту тему. Каждый болеет в одиночку.
— Ну зачем так?.. — Глаза Катерины были полны сочувствия. — Мы ведь по-доброму. И потом… нам, журналистам, важно видеть человека не только с парадной стороны.
Что-то в словах Катерины вызвало у Барановой смутные подозрения.
— Ох, не похожи вы, девушка, на журналистку.
Марвич потянул Катерину за руку.
— Я ж просил тебя не вмешиваться!
Но ту уже понесло.
— А я практикантка, — заявила она самым искренним тоном. — Он — шеф, — она кивнула головой на Марвича. — Он отвечает за очерк.
Марвичу оставалось лишь промычать нечто утвердительно-неопределенное. Хорошо еще, что Баранова не догадалась спросить документы.
— Ну, если уж вам так хочется… — Она помолчала. — Почти два года назад на соревнованиях зоны Урала я впервые выполнила мастерский норматив. В тридцать один год, поздновато… Тринадцать лет ходила в кандидатах и — никак! И наконец — вытянула… Радости, конечно, полные карманы. Цветы, поздравления. Вечером закатились в ресторан, где пили в основном минералочку, но зато от души. Тосты за меня, за тренера, за наш утюг…
— За утюг? — блеснув удивленными глазами, спросила Катерина.
— Ах, вам непонятно… Чтобы пистолет застыл в нужной точке как каменный, мы, стрелки, два раза в день, утром и вечером, держим на вытянутой руке утюг. Для крепости мышц. Держим до боли, отдыхаем и снова держим. Всю спортивную жизнь, без суббот и воскресений. Некоторые предпочитают гантели, но, по-моему, утюг удобнее…
Вечером мы сели в поезд. В купе кроме моих подруг по команде был болезненного вида, чем-то озлобленный парень лет двадцати. Ну, разговорились, то да се. Оказалось, он голодный, совсем без денег, даже на постель не было. А у нас с собой пироги, шоколад, постель мы ему взяли, вообще в тот день мне всех хотелось любить… Постепенно он отошел, помягчел. Рассказал: отца нет, матери нет, живет с глухой старой теткой в развалюхе. Нравится рисовать, пробовал резать по дереву, лепить. Ему казалось, получается, сунулся в художественный комбинат — не взяли, своих хватает. А слесарить, как он выразился, гайки крутить, надоело. На последние деньги поехал в Свердловск, пытался поступить на «Русские самоцветы», не взяли и там — нет специального образования. Ну, он и сник окончательно.
— А почему вы решили, что он больной? — вмешался Марвич.
— Не больной, а болезненный… И потом, помню, мне хотелось его утешить, и я сказала, что после армии он может поступить в любой техникум или художественное училище. А он горько так усмехнулся и сказал, что в армию его не взяли по болезни. Ну вот… Было уже совсем поздно, мы собрались спать, как вдруг заявились наши ребята и пригласили к себе в купе. Мы со Светой пошли, а у Ирины болела голова, она решила остаться, почитать. А когда мы вернулись, Ирина спала, парня этого в купе не было, и моего чемоданчика тоже, а в чемоданчике были спортивный пистолет и пачка импортных патронов, пятьдесят штук. Я их еле выклянчила на всесоюзных сборах… А какая рукоятка была у того пистолета! Лежит в руке — не чувствуешь… Помню, я выходила из купе и меня будто дернуло: возьму чемоданчик с собой, а потом поглядела на Иру и застыдилась. Было, значит, предчувствие — не поверила… Ну а последствий этой кратковременной встречи, как вы, наверное, поняли, мне хватило на два года…
Уже на улице, когда они молча прошли два квартала, Катерина остановила Марвича.
— Знаешь, Валера, ваша милиция что-то с этим парнем из поезда не доработала.
— Не наша, а дорожная, — проворчал Марвич.
— Если этот тип живет, допустим, в нашем городе, разыскать его, мне кажется, не так сложно.
— Раз плюнуть!
— А что? Есть четкие данные! Смотри: примерный возраст известен, не взят в армию по болезни — есть данные в военкомате, живет с теткой в частном секторе, работает слесарем, причем, очевидно, не на заводе, а в какой-нибудь шарашкиной конторе. Почему? Не могу объяснить, но… мне так кажется. Интуиция!
— Вот спасибо, — сказал Марвич, беря Катерину под руку. — Теперь все ясно. Не знаю, милая, что бы я без тебя делал. Придется ходатайствовать о зачислении тебя в наш отдел на полставки. Согласна?..
Со стороны всегда все просто и ясно, думал он. Причем самые решительные предложения делают именно те, кто в твоем деле ничего не смыслит… В городе, наверное, больше сотни заводов, и слесарь, может быть, давно не слесарь, а сварщик или продавец газводы, и живет он, возможно, в другом городе… Катерина права в одном: надо искать.