Poison
Шрифт:
– Так ведь все равно мрут, - вздохнул майор.
– Они все мрут, - резонно возразили ему, - что траханные, что не траханные...
– Как видите, есть и приятные исключения, - улыбнулся оберст Даренн, снова меряя юношу за спиной сослуживца пристальным взглядом.
Это было последнее, что услышал мертвенно-бледный Рин, прежде чем поднявшийся Манфред жестким захватом за плечо вытащил его из кают-компании в коридор, правда, не забыв сдержанно
Это было жестоко, но необходимо. Финальным аккордом нынешней вечеринки, Рин без усилий и притворства помог закрепить на свой счет нужное впечатление: красивый, тихий, нежный мальчик... Достаточно нежный, чтобы впадать в панику в обществе более двух человек, достаточно тихий, чтобы не провоцировать к себе какой-либо стратегический интерес, и достаточно красивый, чтобы желание напрочь отшибать от него шаловливые ручки "героических" вояк, буде оные все-таки потянутся, - не выглядело барской придурью, на которую укоряюще грозят пальчиком.
Вот только несмотря на то, что ни с чем новым для себя Аэрин столкнуться не должен был, юношу сейчас трясло всем телом, отчаянно и неудержимо. От него фонило эмоциями в буквальном смысле, а такие глаза Эрдман видел у мальчишки лишь однажды - сразу после базы. Н-да, самые дерьмовые последствия, что называется, не заставили себя ждать! Хорошо хоть, что как и тогда, Рин тоже шел сам: дефилировать по коридорам станции с бессознательным телом на плече - в их ситуации было бы уже чересчур!
С едва скрываемым облегчением заперев за собой дверь каюты, мужчина направился в кабинет, прикидывая, что из наиболее эффективных и безопасных для ахенн препаратов осталось в наличии, когда из кресла, в которое он мимоходом сгрузил эльфенка, раздался вопрос:
Это все правда?
Манфред остановился и обернулся.
– О других...
– так же безжизненно прошелестел Рин, уточняя.
– Да, - жестко обрубил мужчина после короткой паузы.
– Хотя, поименных списков дать тебе не смогу.
– Поименных...
Не требовалось обладать выдающимися аналитическими талантами, чтобы понять: сейчас не столько Аэрин переживает память о собственном насилии и недавнем унижении. Ахэнн живут именно общинами, семья у него тоже была, и в этот момент через свой опыт потерь и свое горе, понимание того, что оно могло быть еще глубже - мальчишка шагнул дальше. Уже как Видящий своего народа.
Там, в кают-компании его накрыл не страх, а осознание, и в серебряных глазах стыла неприкрытая мука. Да, маленький, ты все правильно понял:
– А я...
– сизо-белый, Аэрин не выдержал его взгляда, опустил ресницы.
– А ты жив!
– безжалостно оборвал его Эрдман, поставив точку в разговоре.
– И если опять станешь спрашивать зачем-почему, я буду глубоко разочарован.
Губы юноши кривились в судороге, но поднялся он ровно.
– Не стану...
Рин добрел до санузла и включил душ. Медленно разделся и аккуратно сложил одежду трясущимися руками. А потом он просто сидел и плакал без единого всхлипа. Долго. Очень... Мощные струи били по спине, плечам, опущенной голове, только на лице они становились солеными, как море. На душе было мерзко и жутко. И пусто, словно вымерзло все, осыпавшись куда-то ледяным крошевом, растопить которое не получалось даже самой горячей воде: хорошо слушать рассуждения о превратностях войны у уютного камина от невозмутимого Манфреда, иное дело ловить в лицо издевательские в своем обыденном безразличии комментарии убийц, вспоминая зеленые глаза жившей по соседству Тайли... А он жив. Даже вполне благополучен, отчего так больно, стыдно и тошно! Жив и... Рин вдруг неловко выпрямился, шагнув из душевой. Как в первый день на станции, почти не вытираясь, накинул на себя халат с крючка, чтобы выйдя, - сразу же наткнуться взглядом на горку окурков в пепельнице и пронизывающий, цепкий взгляд своего мельдо.
Необъяснимое облегчение окатило волной все его существо. Юноша двинулся вперед, будто зачарованный этими глазами выжидающего перед броском зверя, скользнул, робко опускаясь рядом, и яростно вцепился в ткань сорочки, когда надежные крепкие руки мужчины резко прижали его все еще трясущееся в лихорадочном ознобе тело к груди в ответ. Почти беззвучно, одними губами, Рин обреченно выдохнул:
– Люблю!
Объятия стали чуть теснее, легкий поцелуй в висок, сильные пальцы успокаивающе поглаживают затылок:
"Глупенький мой..."
8. Къелла - верность.