Пока цветет жасмин
Шрифт:
— Как же я тебя ненавижу! — закричала неожиданно демонша и холодно посмотрела на Люцифера. Сказать, что тот бы удивлен, ничего не сказать. — Ты мне жизнь рушишь! Ты просто маленький, капризный ребёнок, который только и может, что портить жизнь другим! Михаил сделал правильно, что свергнул тебя с Небес в сам Ад, потому, что ты намного хуже демонов и хуже людей!
Палами явно не ожидала, что вообще такое скажет. Она уже начинала жалеть, что вообще затронула Дьявола, но язык был сильнее разума и опережал здравый смысл. Вместо того, чтобы просто уйти и не попадаться ему на глаза, шатенка все сильнее злилась. Голубые глаза
— Придержи язык, — прошипел Падший, пытаясь обойти стороной конфликт. Он попытался закрыть глаза на речь своей протеже. — Уйди отсюда. Что я тебе сделал? Оказался не в том месте и не в то время?!
— Знаешь что, Люцифер, ты можешь сколько угодно строить из себя жертву обстоятельств, но ты прекрасно знаешь, что Бог любил тебя больше других братьев. Больше Михаила и больше Гавриила… Но когда в дом принесли новое дитя, тебя переклинило. Люцифер стал ревновать, Люцифер решил взбунтоваться…
“Остановись! Не надо! Не продолжай!” — мысленно говорила про себя Палами, понимая, что ей это так с рук не сойдет. Она должна была остановиться, но язык опережал разум.
— Да что ты знаешь о моей семье?! Какое право ты имеешь так говорить?! Ты всего лишь мерзкая букашечка, которая позволяет себе слишком много. Ты наглая и мерзкая девчонка, ничего не смей говорить о моей семье и о моих братьях! И да, если бы не я, ты бы гнила в своем Аду вечность. Маленький демоненок!
Тембр голоса Люцифера неожиданно поменялся. Теперь он говорил ледяным голосом, а выражение лица Светоносного тоже изменилось. Голубые глаза наполнились сильной обидой. Никто, во всем мироздании, не смел так с ним говорить. Никому не позволительно такое говорить. Затрагивать семью. Самую больную тему для Люцифера. За свою семью он был готов расчленять и пытать, самыми жестокими и виртуозными пытками, на которые был только способен.
— Это все, что ты можешь сказать?! — Пройс засмеялась и бросила ненавистный взгляд в сторону Падшего. — Правильно, что ваш Отец в Ад низверг тебя! Правильно, что Михаил выполнил приказ Отца своего. Он хороший сын, который правильно поступил! Ты — маленький, капризный малыш, которому не просто надоели люди! Ты просто обижен на Отца, а винишь во всём людей. Люцифер, ты строишь из себя жертву, и все вокруг тебя виноваты. Все, кроме тебя самого! Утихомирь уже свои детские капризы и отпусти уже меня!
— Последний раз тебе говорю, придержи язык!
Злобно зашипел архангел, молниеносно приближаясь к девице. Его лицо уже было красным от гнева. Она забылась, что затронула самую больную тему для Люцифера. Палами уже не понимала, что говорит. Она перегибала палку? Разумеется, перегибала.
— Тебе даже нечего мне ответить, Люцифер! Ты даже меня сюда перенес, потому что это твоя очередная капризная идейка младенца, твое детское желание. Желание просто поиграть. Для тебя весь мир — большая игрушка. Ты просто обиженный Отцом ангелок, который из-за своих детских капризов хочет устроить Апокалипсис на Земле и истребить человечество.
С болью
“Он меня ударил! Заслужила!” — пронеслось в голове.
— А теперь слушай сюда, Палами, — фыркнул Люцифер, наклонившись к плачущей девушке. Он схватил ту за волосы, больно их сжал, а затем продолжил: — Я не позволю так говорить о себе или о своей семье. Никто не смеет трогать мою семью. Никому это не позволено, даже тебе. Ты ничего не знаешь, а смеешь говорить что-то.
Светоносный взял себя в руки и отпустил демоншу. Та, на корточках, отползла от архангела и забилась в угол, а Падший тем временем дополнял свою речь:
— Я был изгнан из Рая за презрение к человеческой расе. Да, ты права, дорогуша. Я прекрасно знал мерзкую природу людишек. Этих маленьких лысых обезьянок, этих таракашек. Я знал, что люди жестокие, кровожадные, порочные. И тогда я сказал: “Отец, я не хочу преклонять колени перед этими людьми, ибо они хуже нас, хуже ангелов”. И за это Бог приказал Михаилу в Ад свергнуть меня. Теперь скажи мне, Палами, действительно ли наказание соответствует преступлению? Особенно, когда я был прав? Знаешь, мне больно, что Отец не хотел понять одну простую вещь: я не хотел и не хочу служить людям! Заставлять меня служить низшему существу, это как заставлять святого служить греху. Несправедливо. А потом ещё изгнать и предать. Ладно, думай над моими словами, дорогая.
Он только усмехнулся и, даже не глянув в сторону ревущей Палами, направился в гостиную.
***
Двадцать минут Пройс просидела в углу коридора, пытаясь себя успокоить. Она все ещё дрожала, а её щека опухла. Из глаз всё ещё лились слезы. В этот момент она даже забыла, что демоны не должны проявлять чувства. Палами забыла, чему её учил Аластар. А ведь он учил, что демон не должен проявлять слабости, он не должен проявлять эмоции… Но ведь порой нужно проявлять эти эмоции. Порой, даже демоны способны на слезы. Вы когда-нибудь видели, как плачет демон? Но Палами плакала, даже забыв, кем является. Из глаз лились слезы, и девушка рассуждала о своем поступке. Она рассуждала и о мотиве поступка Люцифера. А ведь он прав, что ударил её. Он прав. Она затронула самое дорогое и самое сокровенное, самое больное для архангела — семью, и ещё легко отделалась. Палами понимала: заслужила.
— Прекрати реветь, карамелька, — послышался за её спиной веселый голос.
Пройс медленно подняла заплаканные и опухшие глаза и посмотрела на гостя. Пред нею стоял архангел Гавриил и кушал, как всегда, большую шоколадную конфету. Сладкоежка был весел и улыбчив. Дожевав шоколадную конфету и достав ещё одну, архангел присел возле Палами.
— Он. Меня. Ударил. — Четко, проговаривая каждое слово произнесла она и снова попятилась назад. — Не подходи ко мне… Ты такой же как и он! Вы все, архангелы, такие!