Пока медведица на небе
Шрифт:
Бумага не поддавалась, пришлось ее рвать, чтоб добраться до подарка. Под толстым слоем, который Буля наматывала с любовью, оказался гель для душа, самый простой и обычный, но он так растрогал Клаву, что она расплакалась. Она знала, что это стоит для Були, а та знала, что это значит для нее.
– Клав, ну, не обижайся, – Сенька испугалась ее слез и, бросив ложку, начала успокаивать. – Старая женщина, делай ей скидку, в конце концов, – по-взрослому рассуждая, она пыталась успокоить плачущую подругу. Одиннадцатилетняя Сенька, быстро повзрослевшая в сложившихся обстоятельствах, чувствовала себя с Клавой если не ровесницей, то где-то рядом. Она искренне не понимала душевных
– У меня нет никого ближе вас с Булей, – сквозь слезы произнесла Клава, и Сенька, поняв, что дело не в ней, наполнила ложку мороженым и дала рёве.
– Ешь, мы с тобой что-нибудь придумаем, обязательно придумаем, ты у меня вон какая умная, а может, еще пронесет, может, он купаться приехал, что ты сразу решила, что по твою душу? Ты знаешь, Клава, ты много о себе думаешь, мир не крутится вокруг тебя, что, человеку, кроме как увольнять тебя, и заняться больше нечем? – на этих словах Сенька обняла, по сути, совсем чужого человека, но по факту самого близкого на всем свете, не считая, конечно, Булю, и сказала: – Ты же помнишь нашу любимую поговорку: даже из желудка крокодила всегда есть как минимум два выхода, прорвемся, с днем рождения.
Они чокнулись наполненными мороженым ложками, словно бокалами, и рассмеялись, вытирая друг другу слезы.
«Что с рукой, я ее совсем не чувствую», – это было первой мыслью, когда Карл проснулся. Открыв глаза, он обнаружил причину потери конечности – на его руке лежала Динка и сладко посапывала. Голова гудела, и память отказывалась подчиняться и выдавать правдивую информацию о прошедшей ночи, забрав туда же даже немного вчерашнего вечера. Карл попытался встать, не разбудив соседку, но на узкой полке это, к сожалению, оказалось невозможно. Стоило ему только подняться, как сразу же одежда Динки, соскользнув со стола, упала на пол, создав маленькое землетрясение.
– Не знал, что твои джинсы из железа, доброе утро, – виновато сказал Карл, когда Динка вскочила с кровати и стремительно принялась надевать упавшие на пол вещи.
– Доброе, мне пора, скоро уже станция, – она говорила какие-то не связанные вещи, скорее всего, от стеснения, глаза же были опущены в пол, видны были только ее короткие, словно обожжённые ресницы.
«Хорошая девочка, жалко, что не моя», – подумал Карл.
Он знал, что такое «моя девочка», он помнил это ощущение. Давно это было, очень давно. Но чувство, которое переворачивает душу наизнанку только от одного взгляда на женщину, забыть невозможно. А может быть, это был подростковый максимализм и никакой любви не было. Может, это вожделение в восемнадцать лет так действует на воображение, и он больше никогда не испытает такого, а может, и нет ее, любви этой. Нет, неправда, есть любовь, он каждый день ее видел в детстве и сейчас по праздникам – это его родители. Они вместе уже тридцать пять лет, но до сих пор держат с любовью друг друга за руки, смеются взахлеб и обсуждают все вместе, стараясь всегда уступать. Им всегда есть о чем поговорить. Когда он последний раз прилетал к ним в Испанию, папа хвастался, что выучил язык, а мама смеялась над ним, говоря, что его не понимает даже торговец на рынке, а ведь он сам плохо говорит на испанском. Отец же начинал ревновать, упрекая, что она слишком много болтает с этим торговцем, на что мама в голос смеялась и говорила ему, что он не исправим. Вечером, когда Карлу не спалось, он выглянул в окно, в лунном свете он увидел, как родители сидели за столиком в саду, рука отца накрывала мамину, они молчали, но это молчание говорило обо всем. Да, любовь все-таки существует, неужели ему, Карлу,
Динка собралась, снова странно погладила себя по голове, будто проверяла головной убор, улыбнулась на прощанье и сбежала из купе, как арестант из тюрьмы, – быстро и с легкой душой.
«Дааа, Карл, вот и девушки стали от тебя убегать, стареешь», – пошутил он сам над собой. Но от того, что Динка так легко ушла, настроение только улучшилось, не пришлось что-то врать и тратить попусту время на обещание обязательно позвонить и возможность остаться друзьями, на то, что она прекрасна и дело совсем не в ней, а в нем, и остальную похожую чушь, которую он научился уже нести на автомате и почти профессионально. С зубной щёткой и хорошим настроение он вышел в коридор.
– Карлуша, как ты? – встретила его с улыбкой Галина. – Что-то мы вчера немного перебрали, ладно вы, молодежь, а я-то куда за вами увязалась? Еле до кровати добралась и уснула мертвым сном. А ведь я одна в вагоне на этом рейсе, так сказать, по техническим причинам, на меня начальник понадеялся, доверил мне, а я… Вроде и выпила немного, а разморило меня, странно, давление, наверно, поспособствовало. Ты иди, Карлуша, я скоро завтрак принесу, хотя, – бубня себе под нос, продолжила Галина, – можно уже и обед нести.
С аппетитом поев и собрав сумку, Карл пошел будить новоиспеченного друга Федора, которого он вчера так по-отечески уложил в восьмое купе, но дверь была закрыта. Немного постучав и подергав для приличия ручку, ведь через час уже приезжаем в Краснодар, Карл направился к проводнице.
– Галина, а вы не видели Федора, моего плачущего соседа? – поинтересовался он у нее в надежде, что тот просто ушел, а проводница закрыла пустое купе.
– Нет, Бориса видела, интуриста тоже, всем плохо с утра, прямо жуть, Борька сам похмелился и интуриста заставил, – улыбнулась она. – Марина еще и не вставала, Динку видела, как она от тебя бежала в свое купе, а Федора нет.
– Вы знаете, надо бы дверь открыть, может, у него с сердцем что, он вчера говорил, что ему пить нельзя, – видно было, что Карл беспокоится, ведь именно он заставил его выпить ту несчастную первую рюмку.
– Привет, Карл, – на их пути к восьмому купе появился Борис. – Вы куда такой делегацией?
– Мой новый друг Федор не открывает дверь, а уже подъезжаем, вот идем его будить. Присоединяйтесь, если у вас нет других планов, я думаю, будет весело, ведь у него никогда не было друзей, доставим человеку кучу удовольствия, – Карл пытался шутить, чтоб разрядить обстановку, но на душе почему-то скребли кошки.
– Я с вами, а то скучно сидеть одному, – сказал Боря и вступил в стройный ряд делегации.
Так, пока дошли до восьмого купе, весь вагон был в сборе: подтянулась Марина, которая просто шла в ту же сторону с зубной щеткой умываться, Динка, решившая «за компанию и известь творог», и иностранец Филипп, любовавшийся видами России в окно, но так как подъезжали к Краснодару, то за окном были сплошные поля и ничего интересного. Галина достала из кармана ключ так, будто это была ее личная гордость и достижение, и открыла дверь.
Карл на правах нового друга зашел в купе первым. Федор сидел на незастеленной полке купе, неудобно склонив голову набок. Смотрел он на вошедших с испугом и как будто даже обиженно, словно они пришли отнять его любимую игрушку. Карл уже хотел что-нибудь пошутить, когда увидел, что взгляд Федора застыл в этом выражении. Карл никогда не видел мертвецов, но в одно мгновенье все понял, в глазах потемнело, и он, как кисейная барышня, бухнулся в обморок, прям к ногам своего уже бывшего нового друга.