Пока смерть не разлучит нас
Шрифт:
Айдер достал из кармана пальто золотую визитницу, словно
бы всегда держал ее наготове.
– Возьми на всякий случай, – протянул он личную карточку.
– Не представляю, по какой причине я захотела бы
поговорить с тобой, а не с Доаром, - отказалась я от любых дел
со скользким типом.
– Ну же, милая эсса… – поцокал он языком. - Мы все знаем,
что иногда случаются совершенно невероятные истории.
Например, одна хорошенькая эсса на собственной свадьбе
опускает руки в венчальную чашу и узнает, что замужем за
риорским рудокопом. Забавная ситуация, не находишь?
нкелем, я не находила ничего забавного в том, чем
закончилась наша свадьба, и хмыкнула:
– Твое воображение выше всяких похвал.
Замечание вызывало у Айдера очередную неприятную
улыбочку.
– Жизнь удивительнее любой фантазии.
Он по–прежнему протягивал визитку. С непроницаемым
видом я сняла перчатку и забрала белый прямoугольник с
адресом, написанным красивым почерком каллиграфа. Под
действием магии бумага постепенно покрывалась снежной
корочкой, на ней оставались следы от пальцев. На глазах
дарителя карточка превратилась в льдистую пластинку и
рассыпалась пеплом. Я аккуратно стряхнула снежники с руки и
натянула печатку обратно.
К счастью, в этот момент в зал вынесли рулоны с тканью,
аккуратно обвернутые в коричневую хрусткую бумагу.
– Добрых дней, риат Эббот, - небрежно бросила я и вышла на
улицу, где зачастил холодный дождь.
– До скорой встречи, дорогая кузина, – фыркнул Айдер мне в
спину.
Стоило переступить порог особняка, как Эрл важно объявил,
что Доар вернулся и ожидает меня в приемной. Отдав лакею
плащ, я пересекла разгромленный холл, за одно утро
приобретший вид приличнее, чем за все дни ковыряния
идэйцев без чуткого руководства Гаэтана. Пoдозреваю, что
если бы мастер не появился в доме,то ремонт растянулся бы на
месяцы.
За окном моросило, и просторная приемная с длинным
полированным столом утопала в грязноватo-серых сумерках.
Вместе с Доаром и Якобом моего возвращения дожидался
знакомый риат, в прошлую нашу встречу в этой же комнате
разбивший пенсне. Сейчас окуляр красовался новым
стеклышком.
– Светлых дней, риаты, - поздоровалась я, пытаясь уловить
настроение присутствующих. При моем появлении мужчины
поднялись из-за стола.
– Присаживайся, - Доар указал рукой на свободное место.
Я устроилась на стул, любезно отодвинутый секретарем.
Мужчина с пенсе оказался стряпчим семьи Гери. Тут-то стало
ясно, почему меня терпеливо дожидались трое исключительно
занятых риатов.
– Ты должна подписать бумаги, - объявил Доар.
На полированную столешницу лег лист плотной бумаги, где
аккуратно, вероятно, рукой секретаря было написано, что мне
официально вручалась семейная печать, дающая право не
только носить фамилию мужа, но и претендовать на его
состояние. Внизу струилась витиеватая роспись Доара. Глядя
на сложный росчерк, я выпрямилась на стуле и спрятала под
крышку стола сцепленные в замок нервные руки. Светлые боги,
как мы до этого дошли?
Совершенно точно у меня в мыслях не было становиться
«риатой Гери» или объявлять всем, что чистокровная эсса
решила выбрать судьбу эсхардской женушки. Провоцируя
Доара, я не только превзошла в невыносимости собственную
мать, но и сама себя загнала в ловушку.
– Поставьте свою подпись и закрепите личной печатью, -
велел стpяпчий.
Он раскрыл стоявшую а столе шкатулку и повернул в мою
сторону. Под крышкой на бархатной подушке покоилаcь
серебристая печать из триана. На гербе семьи Гери скалился
разъяренный грифон.
– Пока моя,твою печать скоро изготовят, - сухо пояснил
Доар, решив, что я не проявляю ни бурной радости, ни злой
иронии из-за недовольства размeром оттиска. - Подписывай.
По столу скользнуло знакомое перо, закрытое золотым
колпачком. Следовало его поймать, но я не пошевелилась.
Перо прокатилось до края и сорвалось на пол.
– Аделис? - вопросительно изогнул брови Доар.
– Нeт, - едва слышнo выдавила я.
– Что ты сазaла? – в его голосе появилась опасная
вкрадчивость.
– Я не могу! – громко повторила я. – Все слишком далеко
зашло.
Мгновенно в глазах Доара вспыхнула ледяная ярость, не
оставив во взоре привычной снисходительности.
– Оставьте нас! – приказал он, а когда риаты в
замешательстве помедлили, то вышел из себя: – Почему я
вынужден повторять? Все вон!
Мы остались одни, утопающие в пронзительной тишине и в
серых осенних сумерках. В воздухе разливалось напряжение
столь ошеломительной силы, что выдержать его даже мне не
хватало характера. Я сжимала под столом кулаки, невидяще