Покорение Средней Азии. Очерки и воспоминания участников и очевидцев
Шрифт:
– Пиши: старый казак Ананий Иванов Хохлачев говорил тебе: мы, старое войско, так признаем, что настоящий был царь, природный… Так и запиши!.. Правда это…
– А как же, Ананий Иванович, он был неграмотен? Указы сам не подписывал.
– Пустое, – ответил он с уверенностью. – Не толи что русскую, немецку грамоту знал… Вот как! – потому что в немецкой земле рожден… Как ему не знать! Царь природный.
От Пугачева мы перешли ко временам более близким. О своих соседях-киргизах Ананий Иванович говорил с глубокой враждой и недоверием.
– Кыргыз – человек вредной, – говорил он. – Бывало, молодой я был… на покос и с покосу к поселку идем, – что ты думаешь: все кареем, как на войне. Чуть отбился от карея, уж
Ананий Иванович засмеялся и покачал своей седой головой…
– Ох-хо-хо!.. Не любили меня… Да, этак-ту вот… Бывало, едет кыргызин от меня. Другой – навстречу. «Кем джюрген?» Значит: отколь едешь? – «Капырнэм джюргем» – от проклятого, дескать, еду… – «Вы, говорю, подлые, зачем так говорите? Я не проклятый, я казак, православной веры человек»… Они наш род и теперь помнят, что их мой дедушка когда-то пушкой бил. И-то люди мне говорят: не ходи ты, Ананий Иванович, на бухарску сторону: они на тебя старую кровь имеют…
– Да ведь теперь, говорят, они совсем замирились…
Все, действительно, говорят, что «орда» теперь совсем смирна, а один купец в Уральске уверял, что он с деньгами и безоружный проезжал по всей киргизской степи. Нужно только подъехать к аулу и объявить себя гостем, иначе, пожалуй, ночью могут угнать лошадь. Но грабежей и убийств из-за денег не слыхано, и купцы спят среди степи, нисколько не остерегаясь.
– Это верно, – подтвердил и Ананий Иванович, но тотчас же добавил упрямо: – А все когда-нибудь змея укусит… Конечно, теперь подобрели…
Он опять улыбнулся.
– Усмирили мы их… Помню я еще Давыд Мартемьяныча… [2] Вот усмирял кыргыз, ай-ай! Бывало, чуть что – берет сотню казаков, айда в степь на аулы…
Он посмотрел на меня, и в старых глазах мелькнул огонек.
– Так они чего делали, кыргызы-то… Видят – беда неминучая, сами кто уж как может измогаются, а ребятишков соберут в какую ни есть самую последнюю кибитченку да кошмами заложат… Значит – к сторонке… Ну, казаки аул разобьют, кибитку арканами сволокут, ребятишки и вывалются, бывало, что тараканы…
2
Давыд Мартемьянович Бородин, сын известного старшины пугачевских времен, Мартемьяна Бородина, был войсковым атаманом в первой половине прошлого столетия.
– И что же?
– Да что: головенками об котлы, а то на пики…
Старик говорил просто, все улыбаясь той же старческой улыбкой… Ветер слегка шевелил седую бороду и редкие волосы на обнаженной голове казачьего патриарха.
В.Г. Короленко
Из походных записок линейца
Страшное мгновение
– Ваше благородие, генерал к себе требует-с!
Это было, по моему личному мнению, совсем уже некстати. Во-первых, потому что я уже очень устал за этот тяжелый сорокаверстный переход и, сняв с себя походные сапоги, вытянувшись на всю длину на пестром тюркменском гиляме (ковре), протянул руку к стакану янтарного чая, разливать который, на всю нашу компанию, обязательно взялся юнкер Гузяков… Аппетит мой, надобно заметить, настолько развился, что я намерен был выпить, по крайней мере, шесть таких стаканов… Во-вторых, мы собирались до вечерней зари перекинуться направо и налево, и я слышал, как капитан Спелохватов говорил своему денщику: «Ты, брат, новых-то карт нам не подсовывай; годятся пока и старые, а новые мы уже на Аму-Дарье распечатаем»… А в-третьих… да мало ли что в-третьих было такого, что заставило меня не совсем ласково взглянуть на рыжебородого казакауральца, просунувшего свою взрытую оспой рожу между раздвинутых пол моей конической палатки. «Эх, – думаю, – значит, надо одеваться, напяливать ботфорты, в которых (так мне казалось в данную минуту) было по пуду весу в каждом, опоясываться».
– Да, может, не меня требует генерал-то, не ошибся ли ты?.. – обратился я вслух к казаку, и в моей голове шевельнулась легкая тень надежды.
– Никак нет; именно вас требуют… так и сказал: поди, говорят, Данило, и позови кап…
– Ну, ладно, ладно… сейчас иду!.. – тоскливо согласился я с казаком Данилой. – Вы уж, господа, подождите меня немного! – отнесся я к своим более счастливым товарищам.
– Подождем немного! – потянулся и зевнул поручик Усогрызов.
– А вы там недолго! – сообщил мне наш доктор, намазывая себе на солдатский сухарь паюсную икру из цилиндрической жестянки.
Он готовился пропустить объемистый серебряный стаканчик полынной, так и сверкавший своей чеканкой на серой суконной попоне, исправлявшей должность нашей походной скатерти.
– Мы без вас пока начнем маленькую; я закладываю четвертную, не больше! – утешил меня Спелохватов, с треском тасуя карты.
«Солдат весело живет, службу царскую несет…» – доносился из коновязи голос хорового запевалы.
– Да, служба! – покорно вздохнул я, снарядившись, как следует, и шагнул за пределы моей палатки. – Так ждите же, господа! – крикнул я, вглядываясь в эту знойную, дрожащую мглу: где же это торчит ярко-красный с семью большими звездами значок нашего генерала.
Вдоль по обоим берегам каменистой балки раскинулся наш отрядный бивуак. Группы солдатских переносных палаточек белели на темно-коричневом, словно накаленном, тоне почвы правильными четырехугольниками; длинные ряды составленных в козлы ружей окаймляли эти четвероугольники с лицевой стороны… У оружия, полудремля, чуть-чуть переступая, бродили с ног до головы белые линейцы-часовые. Из-под палаточек, вышиной в полтора аршина, не более, торчали во все стороны обутые и необутые ноги, слышался дюжий храп спящих… Тут же, свернувшись клубком, виднелись разношерстные жучки, полкашки, валетки, волчки – неизбежные спутники всякого военного отряда вообще и туркестанского в особенности.
Понурив свои горбоносые головы, не обращая даже внимания на растрепанные перед ними снопы сухого клевера, в длинных коновязях стояли артиллерийские лошади и лениво отмахивали хвостами докучливых, невесть откуда летевших мух и слепней. Из-под этих коновязей виднелись ярко-зеленые зарядные ящики, а дальше сверкали на солнце ярко вычищенные жерла медных орудий, и около них опять тоже неизбежные, клюющие носом, усталые часовые.
Более пестроты и движения было в казачьем лагере, расположившемся несколько на отлете. Сотенные значки цветными тряпками неподвижно висели в знойном воздухе; там и сям вились синеватые дымки, станки ракетных батарей казались издали какими-то треногими пауками… Совсем уж дикой, донельзя пестрой ордой расположились оборвыши туземные милиционеры, а самое большое пространство, обрамленное конными и пешими пикетами, хватающее чуть не до самого, терявшегося в мглистом тумане, горизонта, занимали вьючные обозы отряда, достигающие численностью до трех тысяч вьючных верблюдов, развьюченных и уложенных в данную минуту бесконечными рядами… Горбатые животные лежали на горячем песке, вытянув длинные шеи, пережевывая свою пенистую зеленоватую жвачку. Против них, такими же правильными рядами, сложены были тюки с фуражом, провиантом, войлочными кибитками, солдатским имуществом и прочим подобным скарбом.