Покорители студеных морей (с иллюстрациями)
Шрифт:
— А ты почто смерти искал, несмышленыш, — строго спросил он, — почто морской устав нарушил? Мальчик стоял потупившись.
— Отвечай! — еще строже прикрикнул Труфан Федорович — На море ты, не за материн подол держишься.
— Я… виноватый, дедушка, — не поднимая головы, ответил Егорка. — По моей вине парус сгиб… Вчера мне Савелий велел снасть осмотреть. Полез я, вижу — веревка совсем потерлась. Связал я ее, да неладно, узел большой вышел, сквозь векшу [61] не лез. Потому… — мальчик всхлипнул, —
Note61
Векша — блок.
— Почто старшим не сказал? — грозно продолжал допрос Труфан Федорович. — Сразу почто не сказал? От нерадения твоего лодья, люди могли сгибнуть.
— Запамятовал, дедушка! — едва слышно отозвался мальчик.
Он поднял голову и полными слез глазами смотрел на старого морехода.
Стоящие рядом дружинники и Никита внимательно, без улыбки, слушали разговор.
— Вот что, — решил Амосов: — ты, Егорий, дважды нарушил морской устав — не сказал про порченую снасть и без позволения кормщика самовольно похотел на мачту лезть. По морскому обычаю надлежит тебе строгое наказание. Пусть дружина решит, сколь много сечь тебя нужно… Никита, — обратился он к подкормщику, — ты наказание справь, порядок знаешь.
— А за то, что не ложно, все, как было, поведал, смягчение тебе выйдет! — важно отозвался Никита. — Так-то, брат…
— Ну, я пойду сны доглядывать, — сказал Труфан Федорович. — Покличь, ежели что, а ребятам, как утречком встанут, скажи: пусть судну порядок наведут. Стишает ветер — паруса ставь.
Труфан Федорович спустился в свою каюту.
Через несколько часов лодья преобразилась. Распустив все паруса, она быстро двигалась по курсу, покачиваясь да переваливаясь с волны на волну.
После обеда на носу лодьи собрались все дружинники и обсудили поступок Егория.
Мореходы жалели мальчика. Он был смел, находчив, быстро привыкал к морю.
Порешили на двенадцати лозах. Никита связал несколько березовых прутьев от метлы и приступил к делу, громко отсчитывая удары.
Мальчик молчал, крепко сжав зубы. Но, когда Никита разошелся и хотел отсчитать тринадцатый раз, Егорка с обидой сказал:
— Дружина двенадцать порешила! Так что ж ты против всех-то идешь?
Раздался громкий хохот.
— Вставай, Егорка, довольно Никите тешиться, — сказал кто-то. — Свои-то дети большие у него, так соскучился — сладость в розгах видит.
— Ну, теперь не запамятуешь, Егорий, как морской устав рушить. Так-то, парень, и наберешься ума-разума.
— Еге-ге, ребята!.. — Никита вдруг замолчал, напряженно всматриваясь в горизонт. — Так и есть. Лед по носу, да много его, и небо льдом сверкает. К северу вроде вода есть — темноты в небе больше… Ну-ка, Петро, на середовую мачту ползи, огляди лед получше, я Труфану Федоровичу сказаться пойду.
Беспокойный Никита заторопился к кормщику.
— Труфан Федорович, — кричал он в люк, — выходь на палубу! Кабыть, лед впереди.
Быстро поднялся на палубу Амосов. Лих грозный взводень для поморской лодьи, а лед еще страшнее…
Труфан Федорович внимательно осмотрел весь горизонт.
В это время к «Шелони» стали собираться остальные лодьи на совет. Надо было решить, как быть дальше.
Глава XXVI. ЗАСАДА
Целый месяц шли Амосовы лодьи по морям, стараясь держаться все время вместе. Недалеко от Бергена сильная буря снова разбросала корабли; целых пять дней искали мореходы друг друга, но трех людей так и не досчитались…
Несколько норманнских кораблей, не решаясь открыто напасть на большой караван, по пятам шли за русскими до самого Бергена в надежде, что штормом разобьет лодью или случится какое-либо несчастье. Но ничего такого не случилось. А после бури у Бергена новгородцы своих преследователей больше не видели.
Наконец показались долгожданные берега датского королевства; низменная земля открылась неожиданно, словно кто-то бросил на море большой блин. Сотни небольших рыбацких лодок сновали в прибрежных водах; некоторые выходили в море за рыбой, другие возвращались с промысла.
Амосов попросил хозяина одного из рыбацких судов, возвращавшегося с полным грузом селедки, провести лодьи в гавань Роскильде — резиденцию короля, находящуюся в глубине узкого, длинного залива.
Когда большие поморские лодьи подошли к пристаням портового города, на набережную высыпали многие жители, чтобы посмотреть на невиданное зрелище. И было на что посмотреть: тридцать один морской корабль — это не шутка. Даже крупные портовые города европейских стран в те времена не всегда обладали таким флотом.
Уплатив пошлину в королевскую казну, Труфан Федорович мелочью одарил портовых надзирателей, а бургомистру преподнес дорогую шкурку голубого песца.
Вернувшись из города, старый мореход едва передвигал ноги.
После трудного и опасного плавания он впервые почувствовал усталость.
Годы брали свое: по ночам ныла поясница, болели ноги; от непрестанного напряжения покраснели и слезились глаза.
Теперь, когда лодьи стояли в спокойном месте, можно было подумать о себе.
«Отдохну денек, — мечтал Труфан Федорович, спускаясь пол палубу, — полежу, сил моих больше нет».
Амосов недовольно поморщился, когда увидел сидящего на лавке человека.
— Что угодно вашей милости? — спросил он, косясь на заморскую одежду незнакомца.
— Труфан Федорович, это я, Порфирий Ворон! — радостно сказал гость и бросился навстречу старику.
— Порфирий, сынок! И мореход обнял гонца.
— Ну, рассказывай, милай, как дошел, что сделал? — успокоившись немного и усадив рядом с собой гостя, сказал Труфан Федорович.