Покорители студеных морей
Шрифт:
Прошло малое время, и первые колымаги тихо двинулись с места. Постепенно караван стал вытягиваться вдоль дороги, удаляясь от города Юрьева. Вот и последние повозки скрылись за поворотом.
А в это время на реке снова появились лодки; теперь их было много и двигались они быстро. У места ночевки дружины Медоварцева лодки пристали к берегу. Молча, без всякого шума из лодок выходили вооруженные люди и исчезали в кустах.
По знаку широкоплечего мускулистого воина, указавшего мечом на орденский замок, люди двинулись к Юрьеву. Густой лес, окружавший город, прикрывал воинов, делая их незаметными для глаз крепостной стражи.
Караван Медоварцева медленно двигался вперед. Проливные дожди, шедшие три дня назад, превратили дорогу в сплошную топкую грязь. Двое верховых с длинными шестами ехали впереди повозок и нащупывали дорогу. Они то и дело предупреждали об опасных местах: ямах, глубоких ухабах, невидимых в сплошном сером месиве. Нащупав безопасный объезд, они указывали повозкам путь.
Скоро пошли сплошные леса. Дорога шла то дремучим сосновым бором, где могучие сосны, сомкнувшись вверху зелеными вершинами, образовали почти непроницаемое для солнечных лучей покрывало, то еловым болотистым лесом, то густыми зарослями березняка и ольшаника. Иногда встречались вековые дубы вперемежку с липой, вязом и кленом.
Часто дорогу преграждали поваленные деревья, вывороченные с корнями. Великаны лежали здесь очень давно и успели дать жизнь другим растениям: на стволе огромного дуба, густо поросшего мхом, выросла сосенка, а над развилиной старой дуплистой липы поднял нежную зелень молодой кленик.
Даже в солнечный полдень мало света пробивается через навес зеленых ветвей; в таких густых лесах живет не всякая птица. Тяжелый, спертый воздух, пропитанный пахучей сыростью и гнилью, угнетающе действовал на людей.
Зато такие леса любят зубры, во множестве населяющие эти места. Новгородцы не раз слышали, как в чаще шумели и трещали ветви под тяжелой поступью этих животных. А один раз верховой чуть не наехал на матерого зубра-быка, с сопеньем поедавшего сочную кору ясеня.
Отъехав тихонько в сторону, дружинник перекрестился и поблагодарил святую Софию за спасение: таких страшных животных новгородцу никогда не приходилось видеть в северных лесах.
Через несколько часов езды от Юрьева путники, пробираясь сквозь густые заросли дикой яблони, наткнулись на неуклюжее логово кабана, похожее на большую кучу хвороста. Кто-то из молодцов-дружинников, думая, что хозяина дома нет, поворочал хворост рогатиной.
Встревоженный зверь не заставил себя долго ждать. С налитыми кровью глазами, подняв щетину, он стремительно бросился на обидчика. Дружинник едва успел отскочить в сторону, и зверь с грозным хрюканьем пронесся мимо. Новгородцы метнули копья и кинулись на раненого зверя с рогатинами. Это был свирепый секач громадных размеров. Когда стали свежевать зверя, то сала оказалось на целую ладонь. Из шеи кабана с трудом вытащили несколько заноз размером с палец и больше.
К вечеру второго дня погода установилась ведреная, тихая. Поздние, косые лучи солнца иногда пробивались сквозь густую зелень. Крепкие, сытые кони то хлюпали ногами в жидкой грязи, то стучали копытами по обнаженным корням деревьев.
Замки и церкви, построенные немцами, новгородцы обходили стороной, чтобы не попадаться на глаза многочисленной страже.
С заходом солнца в лесу сразу наступила темень. Проводник остановился.
— Господине, заночуем на том холме, — показал он Медоварцеву на темнеющую впереди возвышенность.
— Тебе, друг, виднее, — ответил Михаил Андреевич, — небось в тутошних местах все кочки знаешь.
Поднявшись на холм, уходящий длинной грядой куда-то в глубь леса, люди распрягли лошадей и начали устраиваться на ночлег.
От зверья Михаил Андреевич решил отгородиться повозками, установив их четырехугольником. В образовавшемся небольшом пространстве расположились люди и лошади.
Кузьма Самород отговорил новгородцев пасти коней в лесу.
— Ночью не устережешь, — ласковым тенорком говорил он, — задерет коней либо волк, либо медведь — зверья здесь страх сколько!
Ночь вступала в свои права; туман незаметно покрыл низины, и сейчас отсюда, с возвышенности, казалось, что деревья росли в молочно-белом море.
Где-то совсем близко раздался крик совы, какая-то большая птица, бесшумно махая крыльями, пролетела над лагерем и скрылась в густой темноте ветвей. Из леса доносились тревожные шорохи: треск ветвей в зарослях орешника, тяжелый топот, стоны какого-то животного или птицы.
Около полуночи до чуткого уха дозорного Николы Курицына донесся легкий свист.
«Суслик, — подумал он, прислушиваясь, — должно быть, близко».
Свист повторился еще и еще раз.
«Не слыхано что-то про лесных сусликов, — лениво ворочалась мысль в голове дружинника, — да и время ночное. Надо думать — птица…»
Неожиданно из тумана появились быстрые тени: сотня людей, а может, и больше, вмиг окружила Курицына. Никола не успел пикнуть, как уже барахтался, схваченный сильными руками.
Когда у Николы затрещали суставы и он от боли стал терять сознание, прозвучала негромкая команда на чужом языке — голос был резкий, повелительный. Руки, державшие Николу, разжались, и он остался лежать на земле.
Разорвав темноту, вспыхнули ярким огнем смоляные факелы. Вокруг Николы плотно стояла толпа людей, одетых в тряпье и звериные шкуры. В руках у каждого была рогатина или топор. У некоторых на теле виднелись свежие раны, из которых сочилась кровь. Косматые головы и страшная одежда, освещенная колеблющимся пламенем факелов, придавали людям дикий вид.
«Вот-те и суслик, — подумал Никола, косясь на толпу. — Ввек не забуду, какие они в лесу бывают».
Услышав шум, в лагере проснулись. На свет факелов бежал Медоварцев с вооруженными дружинниками.
Высокий, широкоплечий воин, одетый в короткую шерстяную куртку, спокойно смотрел на приближающихся новгородцев, облокотившись на копье, украшенное разноцветными лентами.
— Эсты — друзья новгородцев! — громко сказал он, бросив копье наземь. — Мы искали врагов-рыцарей.
Нахмурившись, Михаил Андреевич молча остановился против воина.