Покорители студеных морей
Шрифт:
— Какие будут приказания, господин старшина? — обратился к нему один из стражников.
— Охраняйте как можно лучше двор. В городе неспокойно. Вчера на вече сменилось правительство, много кричали против нас, ганзейских купцов. Бог знает, что еще могут придумать эти новгородцы… — Ольдерман Юлиус Мец махнул рукой.
Ожидавший его знака слуга спустил с цепей десяток больших свирепых псов, наводящих страх на мальчишек Славенского конца.
Огороженный дощатым забором от русского населения, немецкий двор состоял из нескольких двухэтажных строений, в которых удобно располагались приезжавшие купцы. В этих же помещениях находились лавки и склады. Другие дома были заняты больницей, баней и пивоварней.
В центре двора помещалась католическая каменная церковь Святого Петра с глубокими погребами и пристройками для хранения товаров.
Двор был расположен в центре Великого Новгорода. С одной стороны, на Ярославовом дворище, рядом с которым жили немцы, новгородцы собирались на вече для решения своих внешних и внутренних дел; с другой — сосредоточивалась вся обширная новгородская торговля.
Близость церкви Ивана Предтечи облегчала общение ганзейцев с именитым новгородским купечеством. И в той же церкви тысяцкий разбирал тяжбы русских и немецких купцов.
Напротив немецкого двора находилась церковь Святой пятницы, покровительницы заморского купечества Новгорода, а по обе стороны от нее, ближе к реке Волхову, — Готский и Псковский гостиные дворы. Тут же, на берегу Волхова, протянулись главные корабельные пристани: Княжья, Псковская, Иванская, Ильинская, и начинался Великий мост, переброшенный через реку на Софийскую сторону, прямо к Богородицким воротам Детинца.
Свободно изучая и наблюдая жизнь новгородцев, немецкие купцы ревниво оберегали от русского глаза все свои дела. Древние правила Ганзейского союза затрудняли непосредственное общение купечества с новгородскими жителями и ограничивали доступ в гостиные дворы новгородским купцам.
Итак, двор быстро опустел. Только у дверей церкви Святого Петра несколько купцов и слуг провожали на ночное дежурство молодого немца-купца из Любека, Иоганна Фусса, и слугу одного из бременских купцов — горбуна Пруца.
Войдя в церковь и заперев изнутри дверь на тяжелые крючья, сторожа прислушались. Трижды со стоном в замке повернулся ключ. Шаги стали удаляться — провожавшие торопились передать ключ ольдерману.
Поставив подсвечник на выступ стены, обильно закапанный воском, Иоганн Фусс с интересом осмотрелся: охранять церковь, да еще ночью, ему приходилось впервые. Церковь Святого Петра оказалась надежным и обширным складом для товаров ганзейских купцов: тут было использовано каждое свободное местечко.
На веревках, протянутых рядами вдоль стен, до самых сводов висели тюки с мягким товаром. Иоганн, глядя на упаковку, стал от нечего делать угадывать, что за товар в тюках.
«Тут фламандские сукна, — думал он, — самые лучшие в мире: ипрские, диксмюйденские и лангемарские. А это английские — безукоризненная выделка, не хуже фламандской».
Взглянув на большие черные тюки, Иоганн усмехнулся:
«Наше, немецкое сукно — толстое, грубое. Наверно, из Кельна или Ахена». Купец взял в руки свечу, нагнулся и стал рассматривать фирменные знаки.
Подойдя к мехам, он с удовольствием провел ладонью по драгоценным собольим шкуркам, приладил на себя дорогую соболью шубу и бобровую шапку, сшитые новгородскими ремесленниками. Вспомнив, что в алтаре хранится скра — правила для немецких купцов, проживающих в новгородском дворе, Иоганн Фусс решил взглянуть на древний документ. Лавируя между кругами воска, разложенными на каменном полу, кипами с тонким бременским полотном и фряжскими кружевами, слитками меди, олова, бочками с серой, купец пробирался к алтарю. Он с завистью смотрел на тяжелые дубовые бочки с романеей и мальвазией, с яблоками, на ящики со сластями, окружавшие со всех сторон алтарь.
Тут же у алтаря небольшими кучками лежали драгоценные моржовые клыки; на их желтоватой кости издалека были видны хозяйские клейма. Отодвинув в сторону весы с медными чашками, он вошел в алтарь. Большая толстая книга сразу бросилась в глаза — это была скра.
Положив ее поудобнее и поставив свечу, Фусс стал читать.
«За убийство старшина двора присуждает к смертной казни; за нанесение раны — к отсечению руки. Всякий вор как за большое, так и за малое воровство осуждается к позорной казни — виселице…» Фусс перевернул несколько листов.
«Штраф десять марок серебром, — писалось в другом месте, — платит сторож, допустивший русского только .на первую ступеньку церкви… Запрещается торговать с русскими в кредит. Запрещается вступать с ними в компанию… Запрещается выносить со двора ключ от церкви… Штраф десять марок, если русский даже во дворе заметит церковный ключ…»
Купец опять перевернул страницу.
«…Одному запрещается выходить со двора, нужно по крайней мере вдвоем, но не с родным братом, или с компаньоном, или с собственным слугой…»
Запрещается… запрещается… штраф…
Иоганн Фусс отер потный лоб.
«О-о… — подумал он. — В этом Новгороде очень легко разбогатеть, но совсем не трудно за пустяк потерять голову!»
Позади звякнуло железо — купец обернулся. Слуга продолжал закрывать ставни. Его тень с горбом металась по кипам товара, по сводчатому потолку церкви, по алтарю.
Иоганну Фуссу показалось, что он слышит чьи-то шаги. Кто-то неторопливо поднимался из подвала по каменной лестнице; вход в подвал находился сразу за алтарем.
— Кто это? — испуганно спросил Иоганн у слуги, продолжая всматриваться в темный угол. — Ночью запрещается кому-либо находиться в церкви.
Горбун, будто не слыша, продолжал возиться у последней ставни, бормоча что-то себе под нос.
Из темноты возникла фигура человека в капюшоне и черной длинной одежде.
Удивление Иоганна Фусса было велико — он так и застыл с раскрытым ртом, не в силах вымолвить слово.
— Иоганн Фусс, — раздался глухой голос, — вас призывает на суд святая инквизиция.