Покоритесь воле Ночи
Шрифт:
– Точно такие же затруднения испытывали ваши Старейшие, когда отправляли тебя на охоту за мной.
– Именно. Они неверно прочли причины и следствия, а потом неверно истолковали результаты. Пытаясь отвратить будущее, сами обрекли себя на погибель.
– Будь осторожен в своих желаниях.
– Именно.
– Я сам раб древа времени. Мне приходится отправляться в определенные места и совершать определенные поступки, подчиняясь законам этого мира.
– Верно. И это я хотел объяснить. Потому и позвал тебя. Теперь я Орудие
– Предлагаешь стать нашим шпионом?
– В некотором роде. Сперва мне нужно исправить то, на что толкнули меня гнев и боль, испытанные под Аль-Хазеном.
– Да, это ты так говоришь.
Хект не готов был поверить созданию Ночи на слово, принять его измену за чистую монету. Изворотливость свойственна самой природе Орудий, будь то боги или же лесные духи.
– Не обязательно мне доверять. Суди по делам.
– Если хочешь помочь в нашей битве, помоги. Сведения из мира Ночи – вещь бесценная. Но я на это не гожусь. Придется тебе иметь дело со стариком. Любые важные вести он сможет быстро передать мне.
– Он мог бы выучить меня путешествовать своим способом.
– Мог бы. Но я бы не стал на это рассчитывать. От него не знаешь чего ждать.
– Мы поняли друг друга?
– Не уверен. Я не совсем понимаю, чего именно ты хочешь для себя.
– Если совсем упростить – очищения. Тот Асгриммур Гриммсон, Свавар, был всего-навсего никчемным куском плоти, ужасным человеком, хоть и не настолько ужасным, как его братец Шагот. То, во что превратился Свавар, возможно, еще хуже – хоть превратился он не по собственной воле, а по вине обстоятельств. Вознесшийся вобрал в себя силу двух могучих Орудий и стал рабом тех качеств, которые делали Свавара таким ужасным.
– Но теперь ты стал другим человеком, – отозвался Хект с неприкрытой иронией.
– Не смогу объяснить тебе так, чтоб ты понял, силу металла, который выжег из меня зло и самообман. Долго-долго подбирал я подходящую метафору. Но ее нет. Скажу просто: вонзившееся в меня серебро обратило мою душу и мой дух.
Душу и дух? От этого замечания подозрительно попахивало. Некоторые еретики верили, что у человека две души – сознание и дух. Подробностей этой доктрины Хект не знал. Он сторонился таких извращенных взглядов.
– На этот счет есть одна поговорка. – Вознесшийся снова угадал его мысли. – В небесах и на земле много такого, что нашей мудрости не подвластно. И эта правда правдивее смертных чаяний. На каждое известное вам Орудие приходится дюжина неизвестных – они в воздухе, воде, земле. А не знаете вы их потому, что они никогда не вмешиваются в жизнь людей. В истории вашего мира они никогда не играли никакой роли. И не будут играть, если их не трогать.
Хекту беседа начала надоедать. Вознесшемуся, видимо, просто хотелось поговорить.
– Главнокомандующий, еще пара мгновений, и я тебя отпущу.
Хект вдруг понял, что не может сдвинуться с места.
– Подобные Харулку охотятся на более кроткие Орудия. Именно поэтому Ветроходец и становится сильнее, хотя Кладези иссякают.
– Это не тайна.
– Разумеется. Но никогда еще темные Орудия не действовали так споро. Даже боги из пантеона Харулка до своего пленения. Они изменились. Превратились в пожирателей.
Хект заметил это «они».
– Есть и другие? Кроме Ветроходца?
– Да. Пока они все еще слепы и только начинают просыпаться. Но есть смертные, которые их разыскивают, торопят. Хотят сами сделаться ими.
– Эр-Рашаль аль-Дулкварнен.
– Это первая попытка. Ступай. Займись своей войной. Очисти Коннек от воскресших Орудий. Но твоя победа не отвратит рок, нависший над тем краем.
Хект почувствовал, что снова может шевелиться, и немедленно двинулся к лестнице, хотя в голове у него вертелась еще тысяча вопросов.
Вознесшийся наблюдал за ним с веселым удивлением.
Кловену Фебруарену следует вести себя осторожнее. Перед ними совсем не тупоголовый пират.
В Броте царило спокойствие.
– Я уже почти хочу, Пайп, чтоб ты тут задержался, – признался главнокомандующему Пинкус Горт. – Такая тишь да благодать.
– Вот сам и займись. Тебе хватит и людей, и власти.
– Могу работы лишиться. Мне платят не за то, чтоб я спокойствие в городе поддерживал, а за то, чтоб в Броте все шло так, как хотят Бронт Донето и пять кланов. Именно в таком порядке. Им плевать, пусть простолюдины друг дружку хоть поубивают. И за политикой цветов стоят именно они.
Политические партии – сторонники разных цветов (когда-то они были просто страстными болельщиками и поддерживали команды на скачках) – вели себя тихо с самого крушения ипподрома. Сейчас ипподром вовсю реставрировали, ведь на лето был назначен новый сезон скачек. А с ним начнется и сезон уличной политики. Он уже и так в общем-то начался, разве что все затаились на время, поскольку патриаршие солдаты не терпели беспорядков.
– Буду наслаждаться зрелищем со стороны, – сказал Хект. – Станет совсем невмоготу – приходи ко мне. Мне очень нужно привести в порядок ополчения в разных патриарших владениях.
– Я думал, ты уже.
– Пытался. Приходится бороться с ужасающей косностью. Ничего, еще пара попыток, и я выкую из них орудие, которым можно будет при необходимости воспользоваться.
Что-то такое промелькнуло во взгляде у Горта. Какая-то тень. Мысль, которой он не намеревался делиться.
– Я рад, что больше не хожу по лезвию меча. Здесь у меня появилась хоть какая-то власть над собственной жизнью. И можно сколотить себе состояньице.
Хект решил, что эти слова нужно обдумать. Самая большая откровенность, на которую осмелился Пинкус Горт.