Покой им только снится...
Шрифт:
— Прежде всего — моральный фактор, — убежденно ответил он. Видимо, сам не раз размышлял о примере товарища и пришел к этому мнению. — Тогда, перед полетом Гагарина, было много сомнений. Техника есть техника. А вдруг откажет какая-то система? Тогда космонавту придется летать уже не виток, а длительный срок. Он должен запастись и огромной волей, и силой, и выдержкой, и выносливостью… В общем, показать себя крепчайшим человеком.
Можно ли в корабле провести, скажем, с десяток суток? На этот вопрос и давал ответ Сергей. Его «полет» продолжался длительное время. Он не просто сидел там, а проиграл длительный
В чем же показал себя первопроходцем Богдан, испытывая корабль «Восход»? На этот вопрос он сам не ответил — из скромности, возможно: А может, и не видел в своих экспериментах какого-то открытия. Испытал корабль — и все.
— Мое дело — проверить, как ведет себя корабль при земной работе, — сказал он. — Ну, и при посадке. Я приземлялся на «Восходе». «Контрольный эксперимент» — назывался этот полет. Конечно, важны были моя работа, мое поведение. Я был вместо космонавта. А все основное — требования к кораблю, к системам, к приборам, в том числе и мои замечания, рекомендации, — учитывали конструкторы, инженеры, врачи. Вот тут, понятно, были открытия.
Можно рассказать, как Богдан вначале один испытывал корабль, потом вместе с молодым конструктором, с которым и познакомился тут же, «в отсидке», как после трех суток, когда уже оба настроились выходить, им продлили эксперимент еще на несколько дней («сложен был психологический барьер. Требовалось его преодолеть», — говорил Богдан), можно рассказать, как они переступали другие грани… Все это далеко не просто и требовало немалого мужества. Но Богдан видит венец «полета», самое сложное испытания при посадке. Раньше человек не приземлялся в корабле. Впервые такое свершалось. И это сделал Богдан. Вот как он рассказывает о своем приземлении.
— Один я сел в корабль. На место командира. Рядом со мной — манекен, третье место — пустое. Сам привязал себя ремнями. Сижу, жду спокойно…
— Совсем не нервничал? — вырвалось у меня.
— Не поверите… Честное слово, не нервничал, — улыбнулся он. — Я ведь раньше испытал ударные перегрузки. Меня сбрасывали вместе с креслом… Десятки раз. Знаю, как земля проваливается вниз, как сдавливают перегрузки… Я уж был готов к полету. После всех тренировок выработался прочный рефлекс и на удар, и на падение, и на приземление… Отсюда и спокойствие.
— Так вот, сижу, поглядываю в открытый люк, — продолжал Богдан. — Вижу, подходят конструкторы, космонавты… Юрий Гагарин спрашивает: «Высоты не боишься?» — «Нет, — говорю, — я старый высотник. Частенько заглядывал в космос в барокамере, правда, на вашей высоте еще не был». — «Побываешь. У тебя все впереди, хотя и старый высотник». Видно, слова «старый высотник» не вязались с моим возрастом — мне двадцать один год, — они всех рассмешили. Закрыли люк. И конструкторы, и космонавты пожелали мне счастливого полета. Слетал. Подбежали космонавты. Павел Попович говорит: «У меня спина заныла, когда увидел падение вниз».
На лице Владимира Комарова
Мы всегда на пороге чего-то нового. Всегда нас ждет неизвестность. И мы шагаем в нее. Нам надо раскрыть ее до начала полета. На это и уходит наше время, наши поиски. Как поется в песне: «У нас еще в запасе 14 минут…»
Мы идем с Богданом по улице. Шагаем не спеша: не хочется расставаться с хорошей погодой. Утро теплое, ласковое. Дышится легко, свободно. В ближнем сквере на все голоса заливаются птицы. Богдан останавливается, слушает.
— С собой бы взять эти голоса, — говорю я, намекая на его длительный эксперимент.
— И возьму, — отзывается он. — Все утро возьму…
Нос к носу столкнулся с ним какой-то паренек, ругнулся и вдруг встал как вкопанный — на груди Богдана увидел красную с белыми просветами планку ордена Красного Знамени. Это его поразило, Они, видимо, сверстники. Уважительно уступил ему дорогу, проговорив:
— Извините…
Я оглянулся: паренек смотрит вслед Богдану, и на лице у него написано любопытство. Страшно хочется ему знать, за что таких же ребят, как и он, в мирное время награждают орденами Красного Знамени. Некоторое время мы шли молча.
— С чем вы идете?
— У меня одно желание — оправдать надежды всех, кто руководит этим экспериментом, — ответил Богдан. — На меня смотрят, от меня ждут… Как же я могу ударить лицом в грязь? Сделаю все, что возможно. Поверьте, это не фраза, не хвастовство. Все мы, испытатели, идем на эксперименты с таким чувством.
— Один идете теперь?
— Нет, вдвоем. Вместе со мной врач. Кажется, человек подходящий для длительного эксперимента.
— Что значит «подходящий»?
— В любом эксперименте очень важно сходство характеров. Как в горах у альпинистов. Долгие дни и ночи вдвоем… И никого рядом. Все пополам. В такой обстановке самое подходящее, когда люди дополняют друг друга. Лучше, если оба разные по характеру. Один — спокойный, другой — кипучий. Если второй вскипит, то другой смягчит…. И все будет хорошо.
— А если этот врач такой же, как вы?
— Ничего, я приспособлюсь. С разными характерами имел дело. Не ссорились.
— Значит, спокойно идете на эксперимент?
— Мы уж давно приняли на вооружение правило космонавта Николаева: «Главное — спокойствие».
Я понял: Богдан несет в свой новый эксперимент, в свое неведомое зрелое мужество, качества испытателя-многоборца и человека-многоборца. В свои двадцать с небольшим лет он уже опытный, сильный разведчик будущего.