Покоя не будет

Аношкин Михаил Петрович

На другой день утром Ивин вылез из автобуса и заторопился к ферме, где должна быть Тоня. Хотел одного — чтоб никто из знакомых не встретился. И надо же случиться — опять попался Малев, словно бы кто нарочно его подсылает. Малев заметил Ивина издалека, будто обрадовался, прибавил шаг, приволакивая ногу. Приподнял шляпу, здороваясь, — вроде писем Ярину и в обком не писал, не кляузничал. Возможно, считает, что Олегу Павловичу ничего неизвестно?

— Дорогому товарищу Ивину — горячий привет! — улыбнулся он приветливо, а Олегу Павловичу хотелось спросить в упор: «Ты что кляузы строчишь,

совсем не дорогой товарищ Малев?» Сдержался, не то настроенье, да и задерживаться не хотелось!

— Как, праздник удался? — спросил Малев.

— Нет, — хмуро ответил Ивин.

— Жаль. Не видно вас что-то давно.

— Дела.

— Дела-дела! Вы от бабки Медведихи или нет?

— Из Челябинска.

— О! Значит, новость не знаете?

— Какую новость? — насторожился Ивин.

— Ба! Да вы совсем от жизни оторвались. Весь район знает, сегодня в газете написано. Доблестного героя пионеры разыскали. И кто бы вы думаете это был? Бабки Медведихи сын, Григорий, я его помню!

Значит, выяснилось недоразумение, гордая бабка Медведиха может смело и прямо смотреть людям в глаза. А Малев-то каков! Давно ли шипел: Медведев подкармливает мать дезертира, ах ты, двурушник! Любая добрая весть может померкнуть, если ее первый сообщит вот такой, как Малев. Олег Павлович уже хотел выговорить ему накипевшее, но бухгалтер перехватил инициативу.

— Да вот беда, — вздохнул он, — хорошее в одиночку не ходит. Прошу вас обратить внимание на недоработку товарища Беспалова.

— Что такое? — поморщился Олег Павлович. Малев стыдливо потупил глаза-буравчики. — Какую недоработку?

— Воспитательную. Пашку Сорокина из петли вытащили. Почему из петли? Индивидуальная работа отсутствует, вот где грех.

— Знаете что? Катитесь к дьяволу! — разозлился Олег Павлович и зашагал своей дорогой. Малев вздохнул и осудил поведение Ивина:

— Нервы сдают — нехорошо.

Каков фрукт! Каждая встреча с ним — пытка. Характерец! Накаркал ворон — хороший настрой сбил. И про Григория Медведева не от него бы услышать.

Тоню Олег Павлович разыскал в дежурке, маленькой комнатушке, густо облепленной лозунгами, списками фамилий доярок, разными графиками. В комнату набилось доярок шесть в белых халатах — внимательно слушали Антонову, она, видно, рассказывала что-то интересное. Невольно оглянулись, когда скрипнула дверь. Олег Павлович поздоровался, глазами разыскал Тоню и заметил, что на ее щеках вспыхнул румянец. Отвела взгляд в сторону. Антонова поздоровалась за всех и сказала:

— Думали, Зыбкин Никита. Любит он бабьи секреты подслушивать. Беседу будете проводить?

— Вы только что проводили, — улыбнулся Ивин, — не стоит еще. А нужна мне Тоня. Выйди на минутку, Тоня.

— Мы еще посмотрим, — шутливо заметила Антонова, — отпустить или нет.

— Голосовать, что ли, станете?

— Подождешь!

— Голосуйте скорее.

Тоня смутилась, опустила голову и заторопилась к выходу. Короткая дорога от окна до двери казалась длинной и мучительной, потому что спину жгли любопытные взгляды подруг. Ивин выскочил из комнаты следом за девушкой. Она не остановилась, даже прибавила шаг. Догнал, преградил дорогу:

— Куда

же ты?

Она подняла глаза, и он увидел в них и радость, и смущение, и что-то еще необъяснимо теплое и родное и, поняв все, обрадовался несказанно. Не находил слов, пожалуй, любое бы слово показалось мелким, не смогло передать глубину и силу вдруг нахлынувшего чувства. Такое состояние длилось недолго, потом наступило облегчение, буйная радость улеглась, на смену пришло ровное и веселое настроение.

Оба стояли друг перед другом на виду, доярки выставились в окна, но вот, как по команде, исчезли и не появлялись больше — их, наверно, приструнила Антонова. Только Нюрка Медведева высунулась из двери, но чья-то рука и ее затащила обратно в дежурку.

Олег Павлович взял Тоню за локоть, но она легонько высвободилась, и они медленно побрели к березовой рощице, еще по-весеннему голой, хотя слегка припорошенной зеленоватой дымкой.

Черная земля на бугре исходила прозрачными струйками — испарялась под теплым солнцем влага. В небе перезванивались жаворонки — радостные спутники всех весен, в деревне горласто надсажался чей-то неугомонный петух.

— Я из Челябинска, — сказал Олег Павлович. — Мчался без остановки. Знаешь, зачем в Челябинск ездил?

Она покачала головой — нет, откуда же ей знать? Тоня в халате, который не застегнут. Зеленая вязаная кофточка упруго обтягивает высокую грудь. Юбка чуть доходит до колен, а на ногах — резиновые сапоги: после вчерашних дождей в деревне было грязно.

— В обком зовут работать.

— Насовсем?

— Конечно!

— А…

Что она хотела сказать этим «а»? Оно прозвучало неопределенно, но, может, он не уловил оттенка? С разочарованием? Сожалением? Может, безразличием? Глянул на девушку, хотел определить по глазам, но Тоня смотрела себе под ноги. Платок, наверно, забыла. Волосы русые, мягкие, коротко стриженные и завиты в кудряшки. Ему нравилась ее прическа. Вообще, что ему в ней не нравилось?

Собрав, наконец, решимость и отрезая себе все пути, сказал:

— Поедем со мной, а?

Тоня остановилась, взглянула на него уже по-другому — долго и изучающе, и он рассмотрел ее лицо до мелкой царапинки на щеке (видно, колючей травинкой задела, когда задавала корм), до малюсеньких, еле заметных пятнышек-веснушек у переносья, до поблескивающих рыжинок в зрачках, до светлого пушка над верхней, чуть припухшей губой. И эти мелочи показались значительными, дорогими, и удивился: почему же раньше так пристально не всмотрелся в ее лицо?

— В Челябинск? — спросила она в свою очередь. В ее вопросе он уловил заинтересованность и обрадовался:

— В Челябинск!

Она опять опустила глаза, подняла соломинку, запутавшуюся в жухлой прошлогодней траве, свернула в жгут. Отметил про себя: ноготь большого пальца у нее вытянут не вдоль пальца, а растянут поперек, маленький такой, почти квадратный. Схватил это взглядом ненароком и подумал с усмешкой: «Видать, характером поперечная». Подумал опять же машинально, как иногда в минуты душевного напряжения непроизвольно отмечаешь мелочи, которые обычно ускользают из поля зрения. Что же она молчит, ведь в ее ответе — его судьба.