Покойная жена бывшего мужа
Шрифт:
– Дело в том, что это я… я отравил Наталью Перевозчикову.
Не знаю, какое впечатление это сообщение произвело на Нину – по ее невозмутимому лицу трудно было что-нибудь угадать. Но мне выступление самодеятельного артиста показалось довольно неубедительным. Если он так же выглядел на сцене, то понятно, почему его не взяли ни в один театральный вуз даже после тридцати шести попыток.
– Что вы говорите? Зачем? – У меня удивление получилось гораздо более натурально. И дело было не в актерском мастерстве (не думаю, что у меня его больше, чем у Семена Евгеньевича), а в том, что я действительно
– А разве не ясно? – Он энергично встряхнул длинными седыми волосами. Потом отставил в сторону ножку и выпятил грудь. При этом левую руку прижал к сердцу, а правую ко лбу. Наверное, именно такую позу Семен Евгеньевич считал самой подходящей для произнесения трагических монологов. – Это был хотя и необдуманный, но совершенно естественный порыв. Я совершил преступление, повинуясь велению сердца, разве не ясно? Чтобы неповадно было! – Последнее слово он слегка протянул и закончил дребезжащим горловым рычанием.
К сожалению, именно в этот момент я вспомнила рассказ Олега Борисовича об исполнении пожилым любителем самодеятельности роли предводителя волков в спектакле «Маугли». И невольно представила себе, как Семен Евгеньевич, в меховых трусиках, встав на четвереньки, скребет ногами пол и вот так же, дребезжаще, порыкивает на артистов, изображающих стаю. Естественно, после этого я не способна была внятно отреагировать на сенсационное заявление. Все силы уходили на то, чтобы сдержать неуместный в данной ситуации смех. Как всегда, выручила Нина.
– Извините, нет, не ясно. В ее ровном, деловом тоне не было и намека на веселье. – Почему вы считаете отравление женщины, с которой даже незнакомы, естественным порывом?
– Но ведь это она искалечила Лизе жизнь! Завести роман с женатым человеком, увести его из семьи, женить на себе – разве это не аморально? Не достойно самого сурового наказания?
– Возможно, это аморально, – не стала спорить Нина. – Но убийство в качестве наказания? Вам не кажется, что это слишком жестоко?
– А где здесь жестокость? – оживился Семен Евгеньевич. – Не знаю, как по-вашему, а по-моему, девица, бессердечно разрушившая такую прекрасную семью, как была у Лизы, только смертной казни и заслуживает!
– Она не одна семью разрушала, – вмешалась я. – Согласитесь, что Олег Борисович принимал в этом посильное участие.
– А про Олега я и говорить не хочу! После того, что он натворил, его просто четвертовать надо! Колесовать! На кол посадить негодяя! А еще, знаете, в Древней Руси был способ: согнуть две молодые березки, привязать подлеца за ноги к их верхушкам, а потом – раз! И отпустить! – Семен Евгеньевич уже забыл про свою «трагическую» позу и энергично размахивал руками. Глаза его блестели, щеки разрумянились – казалось, что он действительно привязывает Олега Борисовича к вершинкам молодых березок, и делает это с нескрываемым наслаждением. Мне стало дурно – куда только смех девался, а Семен Евгеньевич почти пел восторженно: – И его рвет прямо-таки пополам! Чтобы наука была, чтобы знал на будущее!
– Какое у него после этого будущее, о чем вы говорите? – Менее впечатлительная, чем я, Нина тоже немного побледнела.
– Хорошо, чтобы другим наука была, – отмахнулся Семен Евгеньевич. – Это непринципиально. Или вот еще есть способ казни, тоже очень эффективный, – четыре коня в чистом поле. Значит, преступника привязывают к хвостам этих коней, за руки, за ноги, и начинают коней стегать. И те, убегая, разрывают…
– Что здесь происходит? – В дверях кабинета стоял шеф. Я не заметила, когда он вышел, и не могу сказать, много ли он услышал, но, судя по его виду, достаточно.
– Семен Евгеньевич обсуждает способы казни, которых достоин Олег Борисович Перевозчиков, – торопливо доложила я. – А вообще-то он пришел признаться, что отравил Наталью Перевозчикову.
– Но не смертоубийства ради, а исключительно в воспитательных целях, – дополнила Нина.
«Наше все» бросил короткий взгляд на меня, на Нину, потом подошел к стулу, опустился на него и откинулся на спинку.
– Не уверен, что я уловил суть. Еще раз, пожалуйста, и поподробнее.
– А я объясню, – вновь напыжился Семен Евгеньевич. – Дело в том, что я решил наказать эту путану, разрушившую семью, которая была и для меня почти родной семьей, которая уничтожила единственное место, где я мог отдохнуть душой. Это я отравил женщину, на которую Олег променял Лизу, и теперь я пришел с повинной и хочу сдаться властям!
– Мы частная фирма и к властям отношения не имеем, – невозмутимо сообщил Баринов. – Вам в милицию надо. То есть в полицию.
– Неужели вы думаете, я этого не знаю? – обиделся Семен Евгеньевич. – Но к кому мне там обращаться? Пока я через всех дежурных пройду, неделя пройдет. А я человек пожилой, здоровье у меня не железное. К вам пришел, к знакомым, можно сказать, людям, к заинтересованным, и то уже второй час сижу и второй раз рассказываю! Думаете, мне легко все это?
– Если вы будете на своем настаивать, вам эту историю еще много раз придется рассказать, – без тени сочувствия проинформировал его шеф.
– Что значит – настаивать? – насторожился Семен Евгеньевич. – Вы мне не верите?
– Уж извините, – развел руками Сан Сергеич. – Если Наталью Перевозчикову отравили вы, то скажите, каким образом вам удалось это сделать? Вы ведь не были знакомы.
– А я познакомился, – быстро ответил Семен Евгеньевич. – Разве это так трудно – познакомиться с женщиной? Пригласил ее в кафе, потихоньку подсыпал мышьяк…
– Вот так сразу? Встретились, познакомились и сразу в кафе?
– А почему нет? – Теперь Семен Евгеньевич попытался улыбнуться – снисходительно и загадочно. – Не хочу хвастаться, сами понимаете, порядочные люди на эту тему не распространяются, но я имею успех у женщин.
– Не сомневаюсь, – поморщился шеф. Упрямый старик начал ему надоедать. – Где вы встретились? В какое время, желательно с точностью до минут? Во что она была одета? В какое кафе вы пошли? Чем угощали, кроме мышьяка, разумеется?
– Зачем вы так? – с тоской спросил Семен Евгеньевич. – Я же пришел, признался, разве этого не достаточно? Вызывайте милицию, пусть меня арестуют, и покончим с этим делом.
– Должен вас огорчить. Даже если я не стану задавать вам вопросы, это сделает следователь. И вопросов он задаст еще много, очень много.