Покойный Маттио Паскаль
Шрифт:
– Помилуйте, asi no puede! [25] Я хочу estar [26] между el se~nor Paleari [27] и моей gobernanta, [28] дорогой se~nor Terencio!
В красноватом полумраке различались лишь контуры человеческих фигур и предметов. Поэтому я не мог убедиться, насколько верен портрет Пепиты, который мне нарисовал Папиано. Но очертания ее фигуры, голос и этот внезапный
25
Так не годится (исп.).
26
Находиться (исп.).
27
Сеньор Палеари (исп.).
28
Гувернантка (исп.).
Разумеется, столь пренебрежительный отказ от места рядом со мной, которое предназначил ей Папиано, был обиден для меня, но я не только не оскорбился, а даже обрадовался.
– Совершенно справедливо! – воскликнул Папиано. – Тогда можно сделать так: пусть рядом с синьором Меисом сядет синьора Кандида, а за нею сядете вы, синьорина. Мой тесть остается на своем месте, и мы трое тоже, где сидим. Так будет хорошо?
Нет, так тоже было нехорошо ни для меня, ни для синьорины Капорале, ни для Адрианы, ни – как выяснилось немного спустя – для Пепиты, которая гораздо лучше устроилась в новой цепочке, составленной по указанию гениального духа Макса.
Пока что рядом со мной оказалось некое привидение женского пола с каким-то странным холмиком на голове. Что это была за чертовщина? Шапочка? Чепец? Парик? Из-под этой тяжелой груды чего-то по временам исходили вздохи, заканчивавшиеся легким стоном. Представить меня синьоре Кандиде никто и не подумал. Между тем, составляя цепочку, мы должны были держать друг друга за руки, и она вздыхала. По ее мнению, это было неприлично… Боже, не рука, а ледышка. Другой рукой я держал левую руку синьорины Капорале. Она сидела спиной к простыне, развешанной в углу. Папиано держал ее за правую руку. Слева от Адрианы сидел художник; на другом конце стола, как раз напротив синьорины Капорале, находился синьор Ансельмо.
Папиано сказал:
– Прежде всего следовало бы объяснить синьору Меису и синьорине Пантогада способ общения. Как он называется?
– Типтологический язык, – подсказал синьор Ансельмо.
– Мне, пожалуйста, тоже, – вмешалась синьора Кандида, ерзая на своем стуле.
– Совершенно справедливо! Разумеется, синьоре Кандиде тоже.
– Так вот, – начал объяснять синьор Ансельмо. – Два удара означают «да».
– Удары? – прервала его Пепита. – Какие удары?
– Удары, – ответил Папиано, – это значит постукивание по столику, по стульям или по чему другому, а иногда и общение посредством прикосновений.
– Ах, нет, нет! – тотчас же вскричала Пепита, вскакивая с места. – Я никаких прикосновений не люблю. Чьи это прикосновения?
– Речь идет о духе Макса, синьорина, – объяснил Папиано. – Я же вам показывал, как это бывает, когда мы шли сюда. Это совершенно безвредно, не беспокойтесь.
– Типтология, – добавила со снисходительным видом сведущей в таких делах женщины синьора Кандида.
– Так вот, – продолжал синьор Ансельмо, – два удара – «да», три удара – «нет», четыре – «темнота», пять – «говорите», шесть – «свет». Пока достаточно. А теперь, господа, нам надо сосредоточиться.
Воцарилось молчание. Мы сосредоточились.
14. Подвиги Макса
Страх? Нет, ни тени страха. Но мною овладело живейшее любопытство и, кроме того, некоторое опасение – как бы Папиано не провалился со своей затеей. Казалось, это должно было бы меня обрадовать. А между тем – ничего подобного. Но кто не испытывал мучительного или, вернее, холодно-унизительного ощущения, присутствуя на спектакле, скверно разыгранном плохими актерами?
«Он сидит между двумя женщинами, – думал я. – Либо он уж очень искусен, либо упорное желание сидеть рядом с Адрианой мешает ему сообразить, что он поместился не там, где следовало б, что здесь он не сможет обмануть ни Бернальдеса с Пепитой, ни меня с Адрианой, и мы сразу же, не строя никаких иллюзий, убедимся в его мошенничестве. Прежде всего убедится в этом Адриана, сидящая рядом с ним. Но она уже подозревает обман и подготовлена к нему. Так как ей не удалось поместиться рядом со мной, она, вероятно, уже думает: а зачем ей присутствовать при комедии, с ее точки зрения не просто глупой, но недостойной и кощунственной. Тот же вопрос, несомненно, задают себе Бернальдес и Пепита. Как же Папиано не дает себе в этом отчета теперь, когда ему не удалась его уловка – посадить меня рядом с Пантогадой? Выходит, он до такой степени уверен в своей ловкости? Что ж, посмотрим».
Размышляя таким образом, я упустил из виду синьорину Капорале. Она же внезапно заговорила, словно в легкой дремоте.
– Цепочка, – произнесла она, – цепочка сейчас изменилась…
– Макс уже тут? – торопливо спросил добряк синьор Ансельмо.
Синьорина Капорале ответила не сразу.
– Да, – объявила наконец она, но затем озабоченно и даже тревожно добавила: – Но сегодня вечером нас ведь больше…
– Правда! – прервал ее Папиано. – Но мне кажется, мы отлично разместились.
– Тише! – строго заметил синьор Палеари. – Послушаем, что скажет Макс.
– Он считает, – продолжала синьорина Капорале, – что цепочка недостаточно ровная. Вот тут, с этой стороны (она приподняла мою руку), рядом с мужчиной две женщины. Синьору Ансельмо хорошо бы поменяться местами с синьориной Пантогада.
– Сейчас! – воскликнул синьор Ансельмо, вскакивая с места. – Пожалуйста, синьорина, сядьте на мое место!
На этот раз Пепита не стала возражать. Она оказалась рядом с художником.
– Затем, – продолжала синьорина Капорале, – синьора Кандида…
Тут ее прервал Папиано:
– На место Адрианы, не так ли? Я уже об этом подумал. Что ж, отлично.
Как только Адриана уселась рядом со мною, я изо всех сил, до боли сжал ее руку. В то же время синьорина Капорале стиснула мне другую руку, словно спрашивая: «Ну как, довольны?» – «Доволен, доволен», – ответил я, в свою очередь пожав ей руку так, чтобы это означало: «А теперь можете делать все, решительно все, что вам угодно!»