Покойный Маттио Паскаль
Шрифт:
Я поднялся по последним ступенькам и взялся за шнурок звонка. Сердце у меня бешено колотилось, я прислушался. Ни звука. И в этой тишине я расслышал легкое динь-динь звонка, который я сам медленно, осторожно тянул за шнурок.
Кровь ударила мне в голову, в ушах загудело, словно этот легкий звон, еле доносившийся до меня в тишине, звучал во мне самом резко и оглушительно.
Через несколько минут я вздрогнул, узнав за дверью голос вдовы Пескаторе:
– Кто там?
Я не смог ответить сразу и крепко прижимал к груди кулаки, словно для того, чтобы не дать сердцу выпрыгнуть наружу. Потом глухо, скандируя каждый слог, произнес:
– Маттиа Паскаль.
– Кто? – вскрикнул голос за дверью.
– Маттиа Паскаль, – повторил я, стараясь говорить еще более замогильным голосом.
Я услышал, как старая ведьма – явно в ужасе – отбежала от двери, и внезапно представил себе, что там сейчас происходит. Теперь должен появиться мужчина – сам Помино, этот храбрец!
Мне, однако, следовало не спеша, как и раньше, обдумать свой образ действий.
Едва только Помино гневным рывком открыл дверь и увидел меня, выпрямившегося во весь рост и словно наступающего на него, он в ужасе попятился. Я ворвался в комнату, крича:
– Маттиа Паскаль! С того света!
Помино с тяжелым стуком плюхнулся задом на пол. Руки он инстинктивно закинул за спину и теперь опирался на них всем телом, тараща на меня глаза:
– Маттиа? Ты?!
Вдова Пескаторе, прибежавшая со свечой в руке, издала душераздирающий вопль, словно роженица. Ударом ноги я захлопнул дверь и вырвал у нее свечу, которую она едва не уронила на пол.
– Тише! – крикнул я ей прямо в лицо. – Вы, кажется, и впрямь приняли меня за привидение?
– Ты живой? – выдавила она, побелев от страха и впиваясь пальцами себе в волосы.
– Живой! Живой! Живой! – подхватил я с какой-то свирепой радостью. – А вы меня опознали в мертвеце? В утопленнике?
– Да откуда же ты? – в ужасе спросила она.
– С мельницы, ведьма! – зарычал я. – Вот, держи свечу да гляди на меня хорошенько! Это я? Узнаешь? Или тебе кажется, что перед тобой тот несчастный, который утонул в Стиа?
– Значит, то был не ты?
– Иди к черту, ведьма! Я же стою здесь, живой! А ты вставай, чудило! Где Ромильда?
– Ради бога!.. – простонал Помино, торопливо поднимаясь с пола… – Малютка… Я боюсь… Молоко…
Я схватил его за руку, тоже, в свою очередь, оторопев:
– Что еще за малютка?
– Моя… моя… дочка… – пробормотал Помино.
– Ах ты убийца! – заорала вдова Пескаторе. Ошеломленный этим новым известием, я не мог ответить ни слова.
– Твоя дочь? – прошептал я. – Ко всему еще и дочь… И теперь она…
– Мама, ради бога, пойдите к Ромильде… – умоляющим тоном произнес Помино.
Но было уже поздно. Ромильда с раскрытой грудью, к которой присосался младенец, полуодетая, словно, услышав наши крики, она впопыхах спрыгнула с постели, – Ромильда вошла в комнату и увидела меня:
– Маттиа!
Она упала на руки Помино и матери, которые унесли ее, оставив в суматохе малютку у меня на руках, когда я вместе с ними бросился к Ромильде.
Я остался один во мраке прихожей с этой хрупкой малюткой, которая пронзительно кричала, требуя молока. Я был смущен, растерян, в ушах у меня звучал отчаянный крик женщины, которая была моей, а теперь вот родила эту девочку, и не от меня, не от меня! А мою-то, мою она тогда не любила! Значит, и мне, черт побери, нечего жалеть ни ее ребенка, ни их всех. Она вышла замуж? Ну, так теперь я… Но малютка продолжала кричать, и тогда… Что оставалось делать? Чтобы успокоить девочку, я осторожно прижал ее к груди и принялся нежно похлопывать по крошечным плечикам и укачивать, прохаживаясь взад и вперед. Ярость моя утихла, пыл угас. Девочка мало-помалу смолкла.
Из темноты послышался испуганный голос Помино:
– Маттиа! А что девочка?
– Тише ты! Она у меня.
– А что ты с ней делаешь?
– Ем ее… Что делаю! Вы же сунули ее мне в руки… Пусть теперь и лежит у меня. Она успокоилась. Где Ромильда?
Он подошел ко мне, весь дрожа и глядя с опаской, как сука, увидевшая, что хозяин взял на руки ее щенка.
– Ромильда? А что? – переспросил он.
– А то, что мне надо с ней поговорить, – грубо ответил я.
– Знаешь, она в обмороке.
– В обмороке? Ну что ж, приведем ее в чувство.
Помино с умоляющим видом попытался преградить мне путь:
– Ради бога… Послушай… Я боюсь… Как это… ты… живой?… Где же ты был?… Ах, боже ты мой… Послушай… Может быть, ты лучше со мной поговоришь?
– Нет! – закричал я. – Буду говорить с ней. Ты во всем этом деле теперь никто.
– Как! Я?
– Твой брак недействителен.
– Как!.. Что ты говоришь? А девочка?
– Девочка… Девочка… – процедил я сквозь зубы. – Постыдился бы! Только два года прошло, а вы уж успели и дочкой обзавестись. Тише, маленькая, тише! Пойдем к маме!.. Ладно, веди меня! Куда идти?
Не успел я войти в спальню с ребенком на руках, как вдова Пескаторе накинулась на меня, словно гиена. Я оттолкнул ее яростным взмахом руки:
– А вы убирайтесь! Вон там ваш зятек. Если хотите орать, орите на него. Я вас знать не знаю.
Я склонился над Ромильдой, которая горько рыдала, и положил девочку рядом с ней.
– Вот, возьми ее… Ты плачешь? Отчего? Оттого, что я жив? Ты предпочла бы, чтоб я был мертв? Посмотри на меня… Ну же, посмотри мне в лицо. Каким я тебе больше нравлюсь – живым или мертвым?
Она попыталась взглянуть на меня сквозь слезы и прерывающимся от рыданий голосом прошептала:
– Но… как… ты? Что… ты делал?
– Что делал? – усмехнулся я. – Это ты у меня спрашиваешь, что я делал? Ты-то вышла вторично замуж… за этого болвана… Родила дочку и теперь еще спрашиваешь, что я делал?