Покров Любви
Шрифт:
– Что случилось? Андрюха, я так переволновался. Кто-нибудь может рассказать мне, что случилось? – Макс почти прокричал эту фразу, видно было, как он волновался.
Ему рассказали. Он все время прерывал рассказ и просил объяснять со всеми подробностями. Задавал вопросы. Хотел увидеться со студентами, которые были в тот момент у Истоминой, захотел увидеть доктора. И только потом обратился к Наташе.
– Значит, вы видели человека, который выскочил из подъезда?
– Да, он не просто выскочил, он чуть не сбил меня с ног. Правда, он извинился и побежал дальше. Я еще подумала, что человек просто куда-то спешит. Но раз извинился, я и замечание ему не сделала.
– Вы
– Нет, никогда.
– А вы могли бы его описать?
– Я могу нарисовать.
– Нарисовать?..
– Наташа – художница, – сказала Истомина. – Просто после того, как погиб ее муж, встал вопрос о заработках, нужно же как-то воспитывать ребенка, и она начала работать у меня.
– И я очень довольна, что работаю здесь. Людмила Александровна очень хорошо ко мне относится и хорошо платит, – поспешно ответила Наташа, – наверное, я злоупотребляю и ее, и вашим отношением, но очень прошу, если можно, не заявлять в полицию.
– И вы действительно сможете нарисовать этого мужчину?
– Да, смогу. У него была кепка, глаза я плохо рассмотрела, вернее, я не особенно разглядывала, но я нарисую так, как видела, прямо в кепке, в куртке. Если это может вам как-то помочь.
– Может, конечно. Постарайтесь тогда нарисовать и в полный рост, и портрет.
Истомина предложила им чаю, они согласились, и Наташа пошла на кухню.
– И к чаю чего-нибудь, – сказал ей вслед Андрей, – я проголодался. Слышали, что доктор сказал? Нужно восстанавливать мой избитый организм.
– А мне коньячок. Я переволновался, – добавил Макс. – А коньяк хорошо снимает стресс.
Андрей видел, как в процессе разговора менялся голос у Истоминой. Но еще интереснее было наблюдать, как менялся ее взгляд. Сначала он был виноватым и заискивающим, потом, когда пришел Макс, оценивающим и цепким, казалось, ничего не может скрыться от глаз мадам, позже в ее взгляде промелькнуло странное удивление и непонимание. Что-то не укладывалось в ее голове, как будто она решала какую-то задачу и не могла найти ответ. И вот сейчас, когда они приступили к чаепитию, Истомина будто смахнула наваждение и вновь предстала перед ними королевой: она знала себе цену; взгляд открытый, дерзкий, насмешливый. «Эх, – подумал Андрей, – если б она была лет на тридцать моложе, я бы на ней женился. Какая женщина!»
Три следующих дня Николь провела, как в тумане. Ее и родителей допрашивали то в одном ведомстве, то в другом. Какие-то люди все время задавали одни и те же вопросы: с кем дружил ее брат, кого они знают из его знакомых, где он был тогда-то и тогда-то. Даже спрашивали, не был ли он в России. Насколько она знает, он никогда даже не говорил о России, да и вообще, если он путешествовал, то только с целью паломничества. Она не понимала, почему столько внимания уделяется ее брату. Он покончил с собой. В конце концов, это его дело. У нас в стране многие уходят из жизни по собственной воле. Да, она тоже не понимала, почему он сделал это, но она – это его сестра, а какое дело до всего этого полиции? И только в конце второго дня допросов она поняла, что его – ее дорогого Анри – обвиняют в убийстве отца Антуана. Для нее это было не меньшим шоком, чем тот, который она пережила в квартире брата в момент, когда они взломали дверь. Это невозможно! Он сам хотел стать священником!
Когда Марк Соланж – капитан полиции – увидел, в каком состоянии находилась Николь, он велел прекратить допрос и отвез ее домой. Она молчала всю дорогу, потом расплакалась и сказала, что действительно ничего не знает о знакомых ее брата и ничего не понимает. Капитан уже и сам понял, что нет смысла спрашивать ни ее, ни ее родителей. Они ничем не могли помочь. Вся надежда на пальчики, ДНК (нашли несколько волос), случай и русских. А время поджимало. Епископ сегодня утром вышел из больницы, но не мог спокойно пройти мимо часовни, где находилось покрывало: начинал молиться и тихо плакать.
Нужно что-то делать. Сейчас он отвезет Николь и встретится с Мишелем. Может, у него есть новости…
Разговор за чаем перешел в разговор за обеденным столом, аперитив, потом и ужин. Да, Лисовский был прав, общение с Истоминой доставило Максу и Андрею истинное удовольствие. Им пришлось рассказать правду (или полуправду) о том, что Максим Максимович – детектив, а Андрей помогает ему в свободное от работы время, консультирует по вопросам искусства. Она чувствовала свою вину – нападение на Андрея произошло в ее квартире – и старалась загладить ее тем, что много рассказывала об истории, живописи, графике, гравюре. Макс знал, что не уйдет, не выяснив два вопроса: как получилось, что шестнадцать лет назад она стала подозреваемой в организации заказного убийства и краже драгоценностей, и каково ее отношение к пропаже покрова Богородицы. Он искал удобный момент, чтобы выяснить. Момент нашелся, и начала сама Истомина. Они заговорили о подлинниках и копиях в искусстве и о подделках. Она подошла к секретеру и достала брошь. «Вот оно, – подумал Макс, и их с Андреем взору предстала очень красивая брошь в виде розы, – теперь надо быть очень внимательными и выжать из нее все. И очень осторожно».
– Посмотрите на эту брошь, – произнесла Людмила Александровна, – правда, красивая?
– Конечно, красавица, – выразили они оба свое восхищение.
– Что вы можете о ней сказать?
– А что вы хотите от нас услышать? – спросил было Андрей, но Макс перехватил инициативу.
Он начал понимать эту женщину. Она чувствует фальшь за километр, надо быть максимально правдивым в оценках. И она может предположить, что они знакомы с историей убийства и пропажи броши. Макс продолжил:
– Людмила Александровна, мы, конечно, очень польщены вашим доверием к нам. Но вы ведь не без умысла нам показали эту брошь. Конечно, мы знаем ее историю. Я никогда не верил, что вы могли бы пойти на убийство из-за броши.
– Из-за броши нет.
– А из-за чего бы вы сделали это?
– Не знаю. Я не задавала себе этот вопрос. Но, наверное, в жизни каждого человека возникают моменты, когда он способен на что-то такое, о чем не подозревал, включаются некие силы организма (положительные или отрицательные), о которых человек даже не догадывался. Эти силы двигают им в моменты стресса, экстаза, опасности. Так что, кто знает… – многозначительно закончила она.
– Но в том, что у вас на ладони сейчас лежит эта брошь, есть тайна. По-моему, мы с вами сегодня стали, в какой-то степени, близкими людьми, может, вы расскажете нам, что же все-таки тогда произошло?
– Но я рассказывала, Максим, обо всем, что произошло. Поднимите архивные записи, я была предельно откровенна, – улыбнулась она.
– Я просматривал дело, – сказал Макс; Андрей удивленно посмотрел на него: когда это он успел? Наверное, помог Красавин. – Ваши показания кажутся правдивыми и логичными. Но недаром следователи вам не верили. Скажите хотя бы, откуда у вас точная копия этой броши.
– Ну хорошо. Столько лет прошло. Скажите спасибо Андрюше, – она смущенно улыбнулась (ого, он для нее уже Андрюша!), – я чувствую себя виноватой, ведь его могли убить, представляете?