Полдень XXI век, 2010, № 10

Вот еще несколько микродоз приемлемо-невероятного. Несколько довольно печальных историй. В которые — по умолчанию — никто из нас не попадет. К счастью. Ведь попасть в такое непонятное значит — пропасть.

Читатель, находясь в безопасности, может еще и еще раз, на примере нескольких персонажей, убедиться: злая воля плохого человека сильней, чем здравый

Но до последней строки мы болеем за здравый смысл. И надеемся на ничью. То есть сюжетный интерес создается доброй волей. Которая, похоже, только в литературе действует постоянно и безошибочно.

А мистеру Брэдбери нынче стукнуло 90. Он хорошо себя чувствует и лихо управляется с техникой: инвалидной коляской, пишущей машинкой. Говорит, что Бог время от времени все еще подбрасывает ему новые идеи. Книги выходят, фильмы снимаются, слава шумит за окном, как Тихий океан. По радио голливудская актриса исполняет песню собственного сочинения: «Fuck My, Ray Bradbury!» Такое, знаете ли, не каждому и восьмидесятидевятилетнему споют.

Жизнью мистер Брэдбери доволен, а вот политикой президента Обамы — не совсем: какого черта мы топчемся на каком-то там Среднем Востоке, когда не освоены ни Марс, ни даже Луна?

Хотя бы у одного писателя на свете должно же быть все в порядке. Рэй Брэдбери такую удачу заслужил. Он, как никто другой, всегда умел (приятно добавить: и умеет) кого угодно убедить в том, что 1) мир прекрасно бесконечен и что 2) в принципе человек способен чувствовать любовь.

Из этих аксиом, надлежащим образом сближенных, в сюжете как-то само собой выводится, что если уж быть человеком, то лучше — добрым: это не просто красивей, но и умней.

В такое веришь исключительно от волнения. Рэя Брэдбери читают, волнуясь.

Он владеет каким-то секретом: по-видимому, полученным от «Дженет Джонсон, учившей меня писать рассказы, и Сноу Лонгли Хауш, учившей меня поэзии в лос-анджелесской средней школе, очень давно». Хорошая, наверное, школа была.

Самуил Лурье

Витрина сувенирного магазинчика, оформленная в стиле «беспроигрышный дизайн», соседствовала с худосочными манекенами салона модной одежды. Элегантные пустоглазые красавицы, отпугивающие ценниками на груди большую часть женского населения города, наверняка шептались по ночам, качая гипсовыми головками: «Ах, какая безвкусица… Боже мой, какая аляповатость… Ах, почему нас не поставили рядом с этими восхитительными прозрачными стойками с сотовыми телефонами! Мы все знаем о дорогих сотовых телефонах, которые достают из прелестных сумочек наши милые посетительницы… А вы слышали — дальше по улице есть салон „Духи и ароматы“, какое чудное было бы соседство…»

Но арендодатели не принимали в расчет мнение старых манекенов, переехавших из бывшего «Дома бытовых услуг» и наряженных в стильные пиджаки и блузки с длинными рукавами. Короткие не соответствовали сезону и не прикрывали покалеченные пальцы, отбитые при выезде с распродажи. И потому на витрине соседнего магазина, над которым светилась неоновая вывеска «Сувениры-Подарки», уверенно расположились резные шкатулки, раскачивающиеся маятники, сверкающие золотом украшения — золото скорее всего поддельное, но по цене настоящего, — фарфоровые куклы с миловидными личиками и изогнутые самурайские мечи на багровом бархате…

Таких магазинчиков в торговом районе Ливаровска — великое множество. Сети, раскинутые для доверчивых покупателей, никогда не остаются без добычи: бумажные денежные знаки и мелкие монеты запутываются в прочной паутине кассовых аппаратов, а их бестелесные электронные призраки — в хитроумной системе банковских счетов и переводов.

И в том, что девушка стояла и, раскрыв рот, глазела на яркую витрину под вывеской «Сувениры-Подарки», на первый взгляд не было ничего необычного. Она стояла здесь без движения второй час. Пришла в хмурых осенних сумерках, да так и застыла. С наступлением темноты пошел мелкий дождик — вкрадчивый, въедливый. Поначалу он даже казался по-летнему теплым и безобидным, но постепенно разозлился на наглую девчонку, не обращавшую на него внимания, и теперь проливал на нее тысячи блестящих капель, призвав на помощь усилившийся ветер. Небольшой фургон, протискиваясь по пешеходной зоне, попал колесом в засорившуюся решетку водослива и плеснул холодной водой. Девочка шевельнулась, сделала несколько шагов вперед, вытянула руки и коснулась мокрого стекла.

Кирилл вышел из кафе, зябко поежился и заспешил к дверям магазина. Совсем еще детские ладошки скользили по стеклу, по мере того как девочка продвигалась вдоль витрины ко входу, не отводя глаз от заворожившего ее зрелища, пока не уперлась худеньким плечом в неожиданное препятствие.

— Не заходи, — сказал Кирилл.

Каждый раз он говорил вначале какую-то ничего не значащую фразу. Или даже несколько фраз. Это никак не вязалось с его профессиональным уровнем и даже вызывало некоторое недоумение начальства, но Кириллу великодушно прощали маленькую слабость.

«Ненавижу свою работу», — подумал Кирилл. Накануне он сдал в «Рубикон» однокурсника Сашку Седлова, с которым когда-то устраивал на факультете музыкальные вечера, и весь вечер цеплялся за фразу «ненавижу свою работу», повторяя ее перед каждой новой рюмкой, чтобы оправдать свое решение напиться.

— Все равно без толку, — вслух пробормотал он, с неудовольствием отметив про себя, что язык слегка заплетается. Вплотную прильнувшее тело девушки напряглось в бесплодной попытке сдвинуть его с места. Кирилл тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя алкогольное головокружение. Вдох-выдох… Начали.

— Блеск хрусталя в фонарях такой яркий! — отчетливо произнес он в ухо девочке. Она вздрогнула. На мочке уха качнулись дешевые колечки с бусинками. — Посмотри, как улица сияет. Ослепительный свет, да? Черный провал и серебро огней. И краски, как радуга, видишь?

Девушка перестала упираться в него, постояла, словно к чему-то прислушиваясь, и тихо переспросила:

— Правда яркие?

— Да. Глаза слепит. Я покажу, пойдем.

Она наконец подняла на него глаза. Зрачки расширены, но не сильно. И где-то в глубине читается сохраненный разум. «Наверное, только-только подсадили. Поставщика своего нет, — подумал Кирилл, — по глупости залетела и даже не поняла, что произошло. Любовничек, наверное, небо в алмазах показал, сволочь».