Полдень, XXI век (декабрь 2012)
Шрифт:
О, Господи! Дженнифер выражалась, как леди, а она и пары слов связать не умела!
– В общем, – решительно сказала сестра, – Норман будет говорить, а я стану пересказывать тебе его вопросы. Извини, но некоторые слова мне не известны, и я буду произносить их, как слышу, – может, ты знаешь, о чем это он.
Норман, или как-его-там, сделал несколько шагов в мою сторону и остановился в десяти футах от меня, так что я сумел даже разглядеть кое-какие черты на его лице, будто полутени на полупрозрачной поверхности: узкий рот, широкий светлый нос, а глаза, и это выглядело ужасно, показались мне темными озерами, в которых плавало и колыхалось
Ржавые звуки медленно плыли, вращались, поднимались, падали в сгустившемся воздухе. Я не утверждаю, что так было на самом деле – говорю о своих ощущениях. Мне казалось, что звуки его голоса более материальны, нежели тело, и, протянув руку, я мог бы схватить какой-нибудь ржавый звук, сжать его в кулаке и выдавить смысл. Он говорил что-то, он точно что-то произносил, я явственно видел, как шевелилась темная линия его губ – правда, совсем не в соответствии с издаваемыми звуками, что делало происходившее не просто нереальным, а невозможным.
– Почему он не уходит? – вырвалось у меня. – Что ему надо?
Дженни поднесла ко рту ладони и зашипела, будто подражая змее, я вздрогнул, так это было похоже. И – вот странно – Норман (или как-его-там) затих, губы его продолжали шевелиться, но не издавали ни звука. Неужели призрак слушал шипение Дженни и понимал его смысл, если в том был хоть какой-то смысл?
Дженнифер перестала шипеть, когда я подумал, что она никогда не закончит, и неожиданно взяла призрака за руку. Я был уверен, что ее ладонь пройдет сквозь это бесплотное создание, но случилось странное: две ладони соединились в пожатии, и – Господи, неужели это происходило на самом деле? – другой рукой Дженни коснулась лица призрака. Коснулась, я точно это видел, потому что только фигура призрака и освещала мрак, а ладонь Дженни скользнула по губам Нормана, по его щеке, по лбу, это было похоже на то, как тень Земли скользит по диску полной Луны во время затмения, – я видел такое единственный раз в жизни – четыре года назад. Призраку, похоже, понравился жест Дженнифер, он взял ладони сестры своими полупрозрачными пальцами, поднес их к темной линии рта и… Поцеловал? Я не слышал звука поцелуя, какие-то иные звуки здесь все время рождались и умирали, поглощенные темной массой воздуха. Но я почему-то явственно, как никогда прежде, ощутил тень, след удовольствия – будто это мою руку поцеловал… нет, не призрак, а самый родной мне человек…
– Он не уходит, – сказала Дженни, не оборачиваясь, будто слова предназначались не мне, а Норману, – потому что… – она помедлила, видимо, подбирая слова, а может, прислушиваясь к тому, что неслышно для меня говорил призрак, – потому что в его задачу входит сбор данных о времени между гибелью Линкольна и инаугурацией президента Джеймса Гарфилда.
– Кого? – удивился я.
Президентом у нас был Ратерфорд Хейз, избранный полтора года назад, и, помню, я очень огорчался от того, что не мог еще голосовать. Гарфилд… Кажется, я слышал о таком политике-республиканце.
Мне очень не понравилось, как призрак касался Дженни, как она нежно провела пальцами по его лицу и, похоже, чувствовала под рукой не пустоту, а теплоту человеческой кожи.
– Спроси его, – сердито сказал я, – когда он умер, отчего?
– Он не умер, – обиженным тоном отозвалась Дженни. – Норман еще молод, почему он должен умереть?
– Но… – растерялся я. – Призраки… они…
– Глупости, – сказала Дженни и отступила. Призрак оказался прямо передо мной, я не мог оторвать взгляда от его глаз, они привязали меня к себе, будто цепью, я почувствовал, что не могу не только сделать шаг, но и ни слова не способен из себя выдавить. Только слушать, смотреть…
– Глупости, – повторила сестра. – Это результат неправильной интер… – она запнулась, слово было ей не знакомо, прислушалась к чему-то и закончила: —…претации. Интерпретации, – повторила она более уверенно.
– Вот как? – произнес я с иронией. Почему-то недавний страх сменился совсем иным ощущением: будто я присутствовал на нелепом, бессмысленном представлении, меня дурачили, а я не мог понять, каким образом из меня делали посмешище. – Неверная интерпретация? А какая интерпретация верная? Как еще можно интерпретировать появление бестелесной… – я запнулся, вспомнив, как Дженни гладила Нормана по щеке.
– Норман, – сказала Дженни, – такой же человек, как ты и я. Как мама и папа.
Подумав, добавила:
– Как мистер Брикстон и миссис Чедвик.
О да, эти двое точно были живыми людьми, а не призраками, особенно когда старый Брикстон напивался вдрызг и орал на Ратушной площади песни времен Гражданской войны.
Сравнение с мистером Брикстоном меня доконало. Я понял, что происходящее недоступно осознанию, и все, что я могу сделать, – слушать, смотреть и, конечно, запомнить, чтобы потом попытаться понять.
– Норман Линдер, – сообщила Дженни, повторяя, видимо, сказанное призраком, – учится в Колумбийском университете.
– Колледже, – механически поправил я.
– Университете, – упрямо повторила Дженнифер. – На вторую степень по физике… м-м… да, по квантовой физике.
Если бы здесь было хоть немного светлее, я, возможно, увидел бы, как Дженни обернулась к Норману, но шипение я услышал точно, размазню из звуков.
– Ну да, – сказала сестра без тени сомнения. – На четвертом курсе, и у него через две недели экзамен по физике темпоральных перемещений.
– Э-э… – Происходившее выглядело настолько абсурдным, что я с трудом подбирал слова, а над смыслом и вовсе не задумывался. – Темпо… в каком смысле? И почему через две недели? – неожиданно для себя прицепился я к фразе, скорее всего, не имевшей никакого значения. – Осенью экзаменов не бывает.
– У него весна, – сказала Дженни. – Май. Две тысячи семьдесят четвертого года.
– Че-е-го?
– От Рождества господа нашего Иисуса, – добавила Дженнифер, видимо, для убедительности.
Через сто девяносто восемь лет. Число возникло в сознании – я вроде бы даже и подсчитать не успел. Ощущение, будто мне подсказали.
Стало смешно. Право, я не могу объяснить, почему, испытывая ужас перед созданием, с которым Дженни разговаривала так просто, как никогда ни с кем из родных, я неожиданно зашелся смехом, причем не вымученным, что было бы естественно в этой ситуации, а самым что ни на есть искренним.
Я хохотал, а Дженни отошла в темноту, я перестал ее видеть и остался один на один с Норманом. Призрак приблизился на расстояние вытянутой руки, и я, отсмеявшись, разглядел то, чего не мог видеть раньше. То, что я издали принимал за сюртук, оказалось при ближайшем рассмотрении чем-то вроде рубахи без разреза спереди и без пуговиц. Я никогда прежде не видел такой одежды, больше всего это подобие рубахи напоминало женскую ночную сорочку, только не такую длинную, конечно.