Полдень. Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади
Шрифт:
Данный документ подписало бы еще довольно большое число людей, мыслящих так же и одобривших его, но они не поставили подписи, поскольку за подписание аналогичных документов многие подверглись трудовой дискриминации, а некоторые отказались подписать, ссылаясь на бесполезность обращаться в официальные инстанции.
Послано 1.12.1968. Ответ просим направить:
1. Москва Г-21, Комсомольский проспект, 14/1, кв. 96, Григоренко П. Г.
2. Москва Е-397, ул. Школьная, Красину В. А.
3. Москва Ж-280, Автозаводская ул., 5, кв. 75, Якиру П. И.
За подписание этого письма исключены из партии С. Бернштейн,
В мае 1969 года арестованы Илья Габай и Петр Григорьевич Григоренко. На допросах в числе других документов следователь Березовский предлагает свидетелям дать показания по вышеприведенному письму.
В начале декабря осужденных демонстрантов отправили из Москвы – кого в ссылку, кого в лагерь. Незадолго до отправки Лариса успела побывать в карцере Лефортовской тюрьмы – за перестукивание. Ее выпустили из карцера через двое суток, после протеста ее отца. Вадим Делоне на пересылке, в Краснопресненской тюрьме, получил наручники – за то, что читал вслух стихи Мандельштама.
Костю Бабицкого отправили в Краснозатонский в 12 км от Сыктывкара. Там он работает столяром на судостроительном заводе. Ему дали комнату в общежитии. Его семья осталась в Москве, но и жена, и дети проводят там отпуск и каникулы, а старшая дочь Наташа после зимних каникул осталась у отца и там кончила девятый класс.
Павла Литвинова отправили дальше всех: в Читинскую область, в поселок Верхние Усугли, куда от Читы надо добираться еще самолетом и автобусом. Кроме того, там нет междугородного телефона, и почта остается единственным средством связи с друзьями и родными в Москве. Павел работает слесарем-электриком, хотя местной школе катастрофически не хватает учителя физики и математики. Впрочем, Павел доволен работой. Но в школу не берут работать и его жену, Майю Русаковскую, и она вынуждена работать штукатуром.
Самое тяжелое положение из всех ссыльных у Ларисы Богораз: тюрьма и особенно этап подорвали ее здоровье. В Чуне Иркутской области, куда ее направили, конечно, заявили, что ни о какой работе по специальности не может быть и речи: до последнего времени Лариса работала на лесокомбинате то подсобницей, то такелажницей, т. е. то таская, то перекладывая тяжеленные доски. Очень много времени она бюллетенила, поэтому почти ничего не зарабатывала и жила впроголодь. Когда она хотела перейти работать на почту, где требовался работник, милиция не разрешила этого. Наконец только недавно, после того как врач дал ей справку, что она нуждается в более легкой работе, Лара стала работать сушильщицей – эта работа, кажется, более автоматизирована.
Володю Дремлюгу отправили в Мурманск, где он шьет рукавицы, как шьют их наши друзья в Озерном [политическая зона Мордовских лагерей], как шил их до последнего времени Юлий Даниэль, ныне «отдыхающий» от этой работы во Владимирской тюрьме. За какое-то нарушение режима Володе сократили свидание с женой, хотя первоначально дали полных трое суток.
Очень тяжело приходится Вадиму. Он в Тюмени, работает на лесоповале, причем начальство строго следит, чтобы его как-нибудь не перевели на более легкий участок. Вадим, хрупкий, страдающий ревмокардитом, тяжело переносит физические лишения и голод, еще тяжелее – одиночество среди уголовников [13] . Недавно при обыске у него была изъята его «Баллада о неверии» – за это он на полгода лишен посылок и свиданий.
13
Впрочем, как показывает его книга с воспоминаниями о лагере, у уголовников он скоро стал личностью высокоценимой: все ж таки поэт (а не просто студент).
Адреса осужденных демонстрантов:
Лариса Богораз: Иркутская обл., ст. Чуна, ул. Кирова, 47.
Константин Бабицкий: Коми
Вадим Делоне: Тюмень 14, п/я 34/2И.
Владимир Дремлюга: Мурманск 9, п/я 241/17.
Павел Литвинов: Читинская обл., пос. Верхние Усугли, до востребования [14] .
Часть четвертая. Судьба Виктора Файнберга
14
Здесь, наверное, уместно рассказать об их дальнейшей судьбе.
Лариса Богораз (1929–2004), вернувшись в 1972-м из ссылки, вышла замуж за Анатолия Марченко, родила второго сына и делила Толину судьбу. Получив в день вторжения в Чехословакию год лагеря, он был уже там приговорен на новый срок и вышел в 1971, в 1975–1979-м отбывал ссылку в той же самой Чуне, где перед тем была в ссылке Лариса, в 1981-м арестован снова и осужден на 10 лет лагеря и пять – ссылки. Лариса принимала активное участие в правозащитной деятельности, одним из зачинателей которой была в 60-е годы. В 1987-м, уже после трагической гибели Анатолия Марченко, была в числе основателей общества «Мемориал». В 1990-е продолжала правозащитную деятельность, в особенности занималась распространением правовых знаний.
Константин Бабицкий (1929–1993) после ссылки не получил ни возможности работать по специальности, ни разрешения жить в Москве. Жил в Костромской области, в Москву вернулся лишь незадолго до смерти.
Вадим Делоне (1948–1983) после лагеря женился на Ирине Белогородской, вскоре во второй раз арестованной. Под давлением ГБ вместе с женой выехал в эмиграцию. Жил и скончался в Париже. Уже после смерти вышла его книга «Портреты в колючей раме», удостоенная литературной премии имени Даля, и книга стихов.
Владимир Дремлюга заработал в лагере второй срок (еще три года) по той же статье 190-1, после освобождения эмигрировал. Живет в США.
Павел Литвинов, вернувшись из ссылки в 1972-м, получил недвусмысленное предложение эмигрировать: «Не поедете на запад – поедете на восток». Живет в США, преподает физику и математику.
О Викторе Файнберге
Виктор Файнберг, 1931 года рождения, до окончания университета работал слесарем на заводе. В 1968 году он окончил английское отделение филологического факультета Ленинградского университета, на «отлично» защитил дипломную работу по Сэлинджеру, летом до самой демонстрации работал экскурсоводом во дворце-музее в Павловске.
Из-за травмы головы Виктор когда-то шесть лет был на инвалидности, но на психиатрическом учете не состоял и в психбольницах не лежал. В 1957 году он попал под следствие: подрался с милиционером – за «жида». Экспертиза признала его вменяемым, и он получил тогда год условно.
У Виктора классическая внешность несчастного еврея, кинуться на него с криком «Бей жидов!» – почти безусловный рефлекс черносотенца. Я почти не видела, как его били, увлеченная своим сражением за флажок, и только в «полтиннике» увидела его – с распухшими, в кровь разбитыми губами, в ладони он держал окровавленные зубы. Потом Татка рассказывала, как его били: по лицу, и по голове, и ногами, не меньше шести ударов.
Ему выбили четыре зуба – все резцы верхней челюсти, и, конечно, в этом виде он не годился для суда, на котором следовало доказать, что демонстранты нарушили общественный порядок, а те, кто бил нас, отнимал лозунги, кто пытался провоцировать толпу, – они-то и действовали в согласии с законом и в интересах закона. Все равно подсудимые и некоторые свидетели говорили о том, как били Файнберга, как выбили ему зубы, но слова бледны по сравнению с живым свидетельством, с видом искалеченного человека.
Самый простой путь не выпустить человека на суд – это признать его невменяемым. Я вообще удивляюсь, как они не решились признать невменяемыми всех семерых, объявить демонстрантов «кучкой сумасшедших»: кто же, кроме безумцев, среди кликов всенародного одобрения открыто скажет «нет». Но, видно, установка была такова, чтобы соблюсти некоторую видимость законности, и гласности. Поэтому и ограничились тем, что невменяемыми признали меня и Виктора. Насколько я знаю, в диагнозе у Виктора значатся «остаточные явления шизофрении», «остаточные явления сотрясения мозга», «базедова болезнь». Это последнее, отнюдь не психиатрическое заболевание – то, чем Виктор действительно болен. В условиях Лефортовской тюрьмы болезнь его обострилась. Одним из оснований диагноза шизофрении в экспертизе указан «бред реформ». Итак, всякое частное несогласие с существующей системой, всякое высказывание о необходимости изменить ее и улучшить – если вас захотят объявить невменяемым, будет истолковано как «бред».